сходить в морг. Чем больше он рассказывал о
том, какими незначительными становимся мы после смерти, тем более
возрастало мое любопытство. Мне еще никогда не приходилось видеть труп.
В конце концов любопытство победило, и я пошел с ним.
Он показал мне разные трупы, и ему удалось испугать меня до
бесчувствия. Мне показалось, что в трупах нет ничего поучительного или
просветляющего. Но они действительно были самыми пугающими вещами,
которые я когда-либо видел. Брат все время поглядывал на часы, словно
кого-то ждал. Он явно хотел продержать меня в морге дольше, чем
позволяли мои силы. Будучи по натуре честолюбивым, я был уверен, что он
испытывает мою выдержку, мое мужество. Стиснув зубы, я поклялся себе
терпеть до самого конца.
Но такой конец мне не снился и в кошмарном сне. На моих глазах один
труп, накрытый простыней, вдруг пошевелился на мраморном столе, как
будто собирался встать. Он издал мощный рыгающий звук, который прожег
меня насквозь и останется в моей памяти до конца жизни. Позже двоюродный
брат, ученый-медик, объяснил мне, что это был труп человека, умершего от
туберкулеза. У таких трупов все легкие изъедены бациллами, и остаются
огромные дыры, заполненные воздухом. Когда температура воздуха
изменяется, это иногда заставляет тело изгибаться, словно оно пытается
встать, что и произошло в данном случае.
— Нет, это еще не то, — сказал дон Хуан, качая головой из стороны в
сторону. — Это просто история о твоем страхе. Я бы и сам испугался до
смерти, но такой испуг никому не освещает путь. Впрочем, мне было бы
интересно узнать, что случилось с тобой дальше.
— Я заорал как резаный, — сказал я, — а мой брат назвал меня трусом
и сопляком, который от страха чуть не обделался.
Я явно зацепил какой-то темный слой своей жизни. Следующий случай,
который я вспомнил, был связан с шестнадцатилетним парнем из нашей
школы, который страдал каким-то расстройством желез и имел гигантский
рост. Но его сердце не успевало расти вместе с остальным телом, и однаж-
ды он умер от сердечного приступа. Из какого-то нездорового юношеского
любопытства мы с одним товарищем пошли посмотреть, как его будут
укладывать в гроб. Похоронных дел мастер, который, пожалуй, был еще
более паталогичен, чем мы, впустил нас в свою каморку и
продемонстрировал свой шедевр. Он уместил огромного парня, рост которого
превышал семь футов и семь дюймов, в гроб для обычного человека, отпилив
ему ноги! Мастер показал нам, как он пристроил ноги в гробу — мертвый
юноша обнимал их руками, словно трофеи.
Ужас, который я тогда испытал, был по силе сравним с тем, что я
испытал в детстве при посещении морга, но этот новый страх был не
физической реакцией, а психологическим переворотом.
— Это уже ближе, — сказал дон Хуан, — но и эта история еще слишком
личная. Она отвратительна. Меня от нее тошнит, но в ней чувствуется
большой потенциал.
Мы с доном Хуаном посмеялись над тем, какой ужас содержится в
ситуациях повседневной жизни. К этому времени я уже окончательно
погрузился в самые мрачные воспоминания и рассказал дону Хуану о моем
лучшем друге, Рое Голдписсе. Вообще-то у него была польская фамилия, но
друзья дали ему прозвище Голдписс, потому что, чего бы он ни коснулся,
все превращалось в золото; он был прирожденным бизнесменом.
Но талант к бизнесу превратил его в сверхамбициозного человека. Он
хотел стать первым богачом мира. Оказалось же, что конкуренция на этом
поприще слишком жесткая. Голдписс жаловался, что, делая свой бизнес в
одиночку, он не мог тягаться с лидером некоей исламской секты, которому
каждый год жертвовали столько золота, сколько он сам весил. Перед
взвешиванием этот лидер секты старался съесть и выпить столько, сколько
позволял его желудок.
Итак, мой друг Рой немного опустил планку и решил стать самым
богатым человеком в Соединенных Штатах. Но и на этом уровне конкуренция