Старик отвернулся, прижимая термос к себе. Павел стоял, как парализованный. В ушах гудело: «Холодом веет. Расчетливый бумеранг. Осознанием». Он оглянулся. Никто не смотрел на его «подвиг». Только серый городской вечер, спешащие люди, да этот старик, отвернувшийся к стене. Никакой благодарности, признания, аплодисментов. Никакого эха родительского одобрения.
Он пошел домой. Шел медленно, чувствуя, как внутри него растет не тепло возвращенного добра, а тяжелая, ледяная глыба. Глыба прозрения. Он вдруг понял, что годами строил монументальную иллюзию. Его бумеранги – все эти «добрые дела», все попытки купить любовь Её, признание мира – были фальшивками. Он метал их не от избытка сердца, а из голодной пустоты, оставленной родителями. Он пытался заполнить ее валютой, которой у него никогда не было – искренней любовью, полученной просто так. И ожидал, что мир вернет ему именно эту валюту, которой он не вложил.
Лейтмотив детства – «будь хорошим, чтобы тебя любили» – оказался ядовитой нотой. Он создал не человека, способного любить, а искусного бухгалтера души, ведущего счет несуществующим долгам. И теперь бумеранг… вернулся. Но не любовью, не вниманием. Он вернулся глухой пустотой и жгучим стыдом. Осознанием, что фальшь нельзя обменять на подлинник. Что любовь, внимание, тепло – это не дивиденды от инвестиций, а плоды, которые растут только на почве искренности, которой у него не было.
Дома было тихо. Он посмотрел в зеркало. Глаза, которые он так старался сделать «добрыми», «надежными», «правильными», смотрели на него пусто. Отражение родителей – холодное, отстраненное, требовательное – смотрело на него из глубины стекла. Его собственное отражение.
Бумеранг рассчитанного добра вернулся. Он вонзился не в затылок, а прямо в сердце. И принес с собой лишь ледяное знание: пока он пытается понравиться призракам прошлого, его настоящее остается таким же холодным и пустым, как детская комната, где так и не прозвучали простые слова: «Мы любим тебя. Просто потому, что ты есть».