Мир для Нетакуськи был полем мин. Каждый шаг – риск не угодить. Каждое «я хочу» – потенциальная катастрофа. Они учились ходить по канату натянутых ожиданий, балансируя между искренностью и безопасностью. Их подлинность, их уникальная «неровность», их странный, но их узор – все это воспринималось как брак, как ошибка формовки. Родители, сами того не желая, становились скульпторами, пытающимися изваять из неподатливой глины чужого ребенка знакомый, удобный силуэт. И глина трескалась под натиском любящих, но чужих рук.
А потом… Потом пришло Время Разбора Завалов. Оно наступало по-разному: с уходом из дома, с первой настоящей любовью, с крахом иллюзий, а иногда – с тихим, ночным ужасом осознания: «Я не знаю, кто я. Я знаю только, кем я не должен был быть».
И началась долгая, мучительная работа внутри. Слой за слоем приходилось снимать наносное: привычку оглядываться на невидимого судью, автоматическую поправку жеста, внутренний голос, звучащий чужим тембром: «Так нельзя. Так некрасиво. Так неправильно». Каждая находка подлинного чувства, подлинного желания, подлинной мысли была одновременно радостью открытия и болью утраты. Утраты лет, прожитых в чужой шкуре, в чужом сценарии.
Принять себя – это не праздник. Это трудная работа вопреки. Вопреки прошлым посланиям, вбитым, как гвозди, в сознание: «Ты неудобен. Ты странен. Ты – Нетакусек». Это попытка собрать рассыпанную мозаику себя из осколков, многие из которых остры и не хотят становиться на место. Это научиться слышать свой собственный голос сквозь шум чужих оценок. Это позволить себе ходить своей, может быть, нелепой походкой, носить свои кричащие или слишком тихие цвета, думать свои, пусть и неудобные, мысли.