И если там, внизу, действительно оказываются руки – происходит чудо. Тяжесть, которую таскал годами, растворяется. Оказывается, можно дышать полной грудью. Оказывается, я не один со своим странным, сложным миром внутри. Кто-то другой тоже знает, каково это – бояться собственной тени и обожать запах дождя. Это признание без слов.
Тогда понимаешь: самая большая роскошь в этом мире – не быть понятым. А быть узнанным. После этого – все равно принятым. Это единственное, что по-настоящему лечит одиночество, которое мы все носим в себе, как второе сердце. Это момент, когда изнутри наружу пробивается не крик, а тихий, спокойный вздох. Наконец-то можно просто быть.
7 Нетакуськи
Они пришли в мир уже «не такими». Не с тем послушным бормотанием, что удобно родительскому слуху. Не с той походкой – то ли слишком пружинистой, то ли слишком шаркающей, не вписывающейся в ритм семейного марша. Не с тем выбором цвета на колготках – слишком ядовитым, слишком блеклым, слишком не своим для материнского взгляда. И уж конечно, не с теми мыслями, что тихо роились под черепной коробкой, как осы в запретном углу сада, вызывая тревожное жужжание: «О чем это он? Почему не как все?»
Их называли ласково-укоризненно: «Ну и Нетакусек у нас!» И это «нетакусек» висело на них с самого начала, как ярлык на не той банке. Не-такусек. Не приготовленный по рецепту. Не соответствующий ожидаемому вкусу родительского бытия.
Каждый жест, каждое слово, каждая спонтанная реакция проходили через сито родительского «так». «Так не говорят», – поправляли интонацию, убивая живой ручеек речи. «Так не ходят», – выпрямляли спину, ломая природную пластику. «Так не одеваются», – меняли яркое на приличное, гася внутренний свет. «Так не думают», – обрывали полет мысли, который казался им слишком странным, слишком дерзким, слишком не нашим.