– Я не могу сделать это один, – сказал он, и в его голосе звучала тяжесть невероятной ноши и одиночества того, кто хранит страшную тайну. – Мне нужна ваша сила. Вся сила нашего класса. Ваши Стенды… Артур был частью нас. Мы вернём его.
Он обвёл всех взглядом.
– Но для этого мне нужно… показать вам кое-что. То, что знает только Ваня.
Он отступил на шаг. Воздух вокруг него затрепетал. Eclipse Sovereign за его спиной сжался в идеальную чёрную сферу и исчез.
– То, что вы увидите, – голос Артёма стал глубже, обретая странные обертоны, – это я. Но не весь.
И затем он изменился.
Рост его стремительно вытянулся. Два метра. Чёрная, будто вырезанная из самой ночи, кожа. Измождённое, величественное лицо с усталыми, кроваво-красными глазами, в которых плескалась вся скорбь мира. Голову венчал венец из живого, чёрного, беззвучно полыхающего пламени. Длинные руки с железными наручами и острыми когтями, царапающими саму реальность.
Это был Создатель.
Голос его был спокоен, тих и загадочен.
– Я могу многого. Я могу разорвать ткань этого мира и залатать её вновь. Но я не могу переписать то, что вписано пером Времени. Смерть Артура – не их работа. Это работа человека. А значит, её можно отменить.
Класс замер в благоговейном ужасе.
– И что мы должны сделать? – Спросила Ева. – Принести тебе в жертву кого-то? Ну, то есть,чтобы вырвать Артура из лап смерти.
Создатель стоял, поглощая мощь класса, его чёрная форма пульсировала объединённой энергией тридцати трёх Стендов. Но вместо того чтобы начать немедленное воскрешение, он медленно открыл свои кроваво-красные глаза. В них читалась не просто концентрация, а знание чего-то древнего и неизбежного.
– Нет, – его тихий, загадочный голос прокатился по физкультурному залу, заглушая гул энергии. – Нельзя просто вырвать его отсюда. Нельзя грубо вшить его душу обратно в ткань мира. Так мы получим лишь пустую оболочку, тень.
Он медленно повёл когтистой рукой, и перед ним пространство разорвалось – но не в спасительный портал, а в зияющую, холодную щель. Из неё потянуло запахом влажной земли, кипариса и чего-то вечного, нечеловеческого.