– А то! С тех пор, как границы перекрыли, найти нормальный алкоголь стало большой проблемой. В магазинах продают всякую хуйню. На этикетке может быть написано «коньяк» и даже цена, как положено, конская. А по факту это нечто среднее между растворителем и ослиной мочой. Но я ведь парень не промах! Одного деда за МКАДом нашёл. Беру у него эту самогоночку и бед не знаю. Сейчас попробуешь, Санёк! Оценишь этот нектар богов!
Товарищи чокнулись кружками и залпом опустошили посуду. Александр одобрительно закивал головой и произнёс:
– А ведь действительно, хороша твоя огненная вода!
– Ну! А я что говорил?! – пережёвывая бутерброд с килькой, пробубнил полковник. – Как говорится – «Между первой и второй пуля не должна просвистеть!» Давай за тебя и за твой отдел!
– Категорически поддерживаю ваше предложение!
Выпив залпом содержимое кружки и закусив сыром, гость снял китель и расстегнул ворот рубашки. Разглядывая лицо Александра и, прикусив губу, он спросил:
– Ты, всё ещё на обезболивающих?
– Нет. Ты что. – замотал головой капитан. – Столько времени прошло. Это первое время тяжко было.
– Ебать колотить! Могу только догадываться, каково это. Помню, как мы тебя тушили. Я дико перепугался тогда. Смотрел и думал – «Чего он не орёт-то? Неужели всё?»
– А чего орать? В такие моменты адреналин зашкаливает, и о боли не думаешь, почти. Когда на тебе горит и плавится собственная кожа, самое главное, это не запаниковать и не носиться как Усэйн Болт, разжигая пламя. Я упал на землю, вы накрыли меня куртками. И я был уверен, что кто-то из вас с огнетушителем уже бежит ко мне. Когда работаешь в команде, самое главное – это распределение задач и доверие.
– Вот за что я тебя всегда уважал, Санёк, так это за твою выдержку! – Никита отвёл глаза и уже тише спросил. – Ты, наверное, после этого возненавидел всех этих бунтарей и анархистов?
– Что, время откровений? Ну, хорошо, давай поговорим на эту тему. – улыбнувшись и, закидывая кильку в рот, ответил Александр. – Конечно, среди наших ребят было полно отморозков, которые с наслаждением колошматили людей дубинками. Но у меня нет, и никогда не было к бунтарям никакой ненависти. Скорее жалость.