– Хоть я и не люблю Максимкины заумности, но в данном случае он прав. И это я не только про курение. – натянув мятую чёрную кепку на глаза, пробубнил Григорий Иванович. – Я о том, что возможно, наши бывшие соседи по камере очень легко отделались, покинув этот мир.
– Ну, ни хрена себе легко! – хмыкнул Иван. – Только Женьке и повезло из всех. Этот вон лысый, его сразу на месте застрелил. Но Серёге и Пашке повезло гораздо меньше. Они почти две недели свои лёгкие выхаркивали. А Админ, сколько кровью мочился и орал по ночам? Я до сих пор не знаю, правильно ли мы тогда поступили.
– Вообще-то, он сам об этом попросил. – буркнул старичок. – И прекращай уже терзаться. Он всё равно уже в полубредовом состоянии был. Не почувствовал ничего. Да и подушку-то я держал. Ты лишь так, ноги придерживал.
– Вот именно, что придерживал. Соучаствовал. – посмотрев в небо, проговорил Иван. – Я уверен, что каждый перед богом ответит за своё. Каждый день я молю его, чтобы дал мне возможность успеть свои грехи искупить.
– Искупишь, искупишь. Куда ты денешься…
Григорий Иванович, прокряхтев, встал с земли и помахал рукой человеку с автоматом, прокричав: «Командир, я вот у этого забора буду. Живот чего-то скрутило». Вертухай громко заржал и крикнул в ответ: «Ну, посри, дедуля. До сих пор не понимаю, чем вы срёте? Вы ведь не жрёте почти». Старик отбежал к покосившемуся заборчику и, стягивая штаны, уселся в редком кустарнике ржавого цвета. Иван перевёл взгляд на Максима, вздохнул, и задумчиво проговорил:
– Если создадут сейчас штрафные батальоны, я, не задумываясь, пойду за Родину воевать!
– Скоро у всех патриотов появится возможность сдохнуть за свою любимую родину. – усмехнулся парень. – Вот только произойдёт это, вероятней всего, не в бою, а от голода. Ведь все эти годы, ваша обожаемая родина, лишь грабила и унижала свой покорный народ.
– Дурак ты молодой! Не понимаешь разницы между родиной и государством!
– Ну вот, опять возраст приплетают. – махнул рукой Максим. – Такие как ты, вряд ли когда поймут, что патриотизм и ограниченность – это синонимы.
– С какого это перепугу, люди, любящие свою Родину, стали вдруг ограниченными? – возмутился Иван.