нее разорвалось сердце Семена Протасова. Роща была огромной. С одной стороны ее ограничивала маленькая речка Шумелка, за которой лежала деревенька Хопровка. В деревне пропало в последние недели три человека.
Со стороны лаборатории роща выходила на аллеи и поляны. Здесь вроде
бы злоумышленнику спрятаться негде. Если он, конечно, не человек. А уж
прятать тела жертв в студгородке хищник точно не будет. Да и для
человека это сложнее, чем, скажем, зарыть их в роще.
С третьей стороны, между главным корпусом университета и студенческим
городком, располагалась персиковая плантация. Деревья здесь были низкие,
земля - вспаханная, без травинки. Плантация просматривалась отменно.
В облетающих персиковых деревьях могла скрыться только мышь или
крыса, но никак не более крупное существо.
И, наконец, дальний от лаборатории край тутовника выходил на ореховую
рощу. Там не было таких густых зарослей, как в тутовой роще, но старые
грецкие орехи скрывали свет солнца и давали молодую поросль. Вырубали
молодой орешник не каждый год. Если учесть, что орехи не требовали
особого ухода - нужно было только собрать их раз в году, - понятно, что
роща была местом очень глухим. В этом году ореховые деревья подмерзли, и
урожай даже не собирали. Так что орешник не прочесывали в поисках добычи
сборщики, хотя время было самое то. Что располагается за посадками
грецких орехов, я не успел выяснить - роща была очень большой.
Ближе к вечеру я зашел на технический факультет за Касымом. Мы
захватили в своем домике оружие и углубились в тутовник.
Конечно, я мог пойти и без Нахартека. Но лишняя пара глаз всегда
может пригодиться. Мне все эти заросли уже порядком примелькались, а у
молодого человека был острый взгляд и верная рука. Недаром он служил в
Сотне-у-Врат. И, единственный из всей сотни, уцелел.
По тутовнику мы лазили около часа. Я высматривал следы, выискивал
свежие тропки, ворошил кучи старой листвы. Принюхивался: не повеет ли
откуда странными запахами? Нахартек, привыкший к горам и степным
просторам, чувствовал себя между стволов, под душной кровлей густых
ветвей не в своей тарелке, но добросовестно помогал мне. Обнаженный меч
он держал наготове. Я тоже не вкладывал клинок в ножны. Никто нас здесь
не видел, стесняться было некого. А терять несколько мгновений на то,
чтобы вынуть клинок, когда на тебя внезапно напали, - непозволительная
роскошь.
И все-таки в тутовнике нам не встретилось ничего интересного. Место
неприятное,