Евгений Гаркушев

НИЧЕГО, КРОМЕ МАГИИ 1-2 часть

глазами и надеждой в сердце ждала Эльфия. На

меня уповала Валия. Я не мог обмануть их ожиданий после того, как они не

обманули моих.

Впрочем, любой магистр понял бы, что старик рядом с Лузгашем - не

боец. Да, он двигался очень быстро. Но в движениях его не было силы и

отточенного мастерства. Он привык сражаться с врагами силой слова -

оружием гораздо более действенным, чем меч. И даже сейчас он потерял

несколько мгновений, шепча какие-то слова, совершенно бесполезные в мире

без магии.

Сильным ударом я отвел посох в сторону. Старик знал об этом ударе,

предвидел его заранее, но не мог ничего поделать. Силы его мускулов не

хватило, чтобы остановить движение моей руки, сломать ее и отбросить в

сторону. Он вновь попытался произнести заклинание. Напрасный труд!

По-хорошему, вражескому магу - чрезвычайно опасному субъекту,

попавшему в столь щекотливую ситуацию, - обязательно нужно было свернуть

шею. Разговоры о благородстве, о том, что нельзя убивать безоружных,

хороши лишь для рыцарского поединка. Но у меня не было времени. Или

старик, или корона.

Я выбрал корону. И потому, что обещал девушкам именно это. И потому,

что убийство мага не прошло бы безнаказанным для жителей Бештауна.

Лузгаш вполне мог посадить на кол каждого десятого, присутствовавшего на

площади. Да и убивать беспомощного в данный момент старика, несмотря на

все рассуждения о логике войны и отсутствии в ней благородства, мне не

хотелось. Не те книги читал я в детстве, и даже школа Лаодао не

перевоспитала меня полностью.

Корона играла на солнце всеми цветами радуги. Я сорвал ее, не слишком

заботясь о целости головы Лузгаша. Повелитель Луштамга упал с трона на

доски, покрытые ковром. Кинжал с рубиновой рукоятью вылетел из ножен и

долетел до самого края помоста.

Счастливая мысль посетила меня. Похищение короны - дело политическое,

за которое всякий правитель вправе применить репрессивные меры к

бунтовщикам. Похищение двух ценных предметов - просто грабеж. А за

грабеж в ответе только тот, кто его совершает. Конечно, такие понятия

применимы для цивилизованного общества, но и Лузгаш, наверное, может

вести себя цивилизованно. Если ему это выгодно.

Я подхватил кинжал, рубины которого стоили не одну сотню золотых, той

же рукой, в которой держал свой. С короной в одной руке, с двумя

кинжалами в другой я спрыгнул с помоста.

Драться с занятыми руками нелегко. Но мне не пришлось драться.