застрелить. Под опущенными веками глаза непрерывно двигались, словно Эдди что то снилось.
И он говорил. С его языка непрерывным потоком срывались слова. Какие то фразы Джейку удавалось разобрать, другие — нет. В некоторых был хоть какой то смысл, но большинство были полной галиматьей, ки'кам, как сказал бы его друг Бенни. Время от времени Сюзанна смачивала тряпку в тазике, что я стоял на столе у кровати, выжимала ее и протирала лоб и пересохшие губы мужа. Однажды Роланд поднялся, взял тазик вылил из него воду в ванной, наполнил вновь, принес к кровати. Она поблагодарила его ровным, доброжелательным, лишенным всяких эмоций голосом. Чуть позже воду поменял Джейк, и она поблагодарила его теми же словами и тем же тоном. Словно и не знала, что рядом с ней сидят именно они.
«Мы идем туда ради нее, — сказал Роланд Джейку. — Потому что потом она вспомнит, кто был рядом, и будет нам благодарна».
Но будет ли? Джейк задумался над этим, в темноте, окружавшей таверну «Клевер». Будет ли она благодарна? Именно из за Роланда Эдди Дин лежал сейчас на смертном одре в свои двадцать пять или двадцать шесть лет, не так ли? Но, с другой стороны, если бы не Роланд, она никогда бы не встретила Эдди. Нет, все слишком сложно и запутано. Как идея о множественности миров, с Нью Йорком в каждом из них, от которой у Джейка сразу начинала болеть голова.
На смертном одре Эдди спрашивал своего брата Генри, почему тот всегда забывает погасить свет, выходя из сортира.
Он спрашивал Джека Андолини, кто сделал его таким уродом.
Он кричал: «Посмотри, Роланд, это Джордж Большой Нос, он вернулся!»
И: «Сюзи, если ты расскажешь ему историю о Дороти и Железном Дровосеке, я расскажу все остальное».
И, отчего сердце Джейка холодело: «Я не стреляю рукой; тот, кто целится рукой, забыл лицо своего отца».
После этой фразы Роланд в полумраке (окна затянули портьерами) взял Эдди за руку и сжал ее: «Да, Эдди, ты говоришь правильно. Ты откроешь глаза и увидишь мое лицо, дорогой?»
Но Эдди не открыл глаза. Вместо этого, и сердце Джейка похолодело еще сильнее, молодой мужчина, с бесполезной повязкой на голове, зашептал: «Все умолкает в чертогах мертвых. Вот комнаты руин, где паутину плетут пауки и светочи гаснут один за другим».
После этого какое то время Эдди лишь что то невнятно бормотал, Джейк, во всяком случае, не мог разобрать ни слова. Он сменил воду в тазике, а когда вернулся к кровати, Роланд, увидев его мертвенно бледное лицо, сказал, что он может идти.
— Но…
— Иди, иди, сладенький, — поддержала стрелка Сюзанна.