и не вляпаться в эту историю, или тебе так не кажется?»
Эдди отогнал эту мысль. Доля истины в ней была, он стушевался, вырезая ключ, вот почему и не успел закончить его к моменту «извлечения» Джейка, но он уже покончил с таким образом мышления. Пользы никакой, сплошное самоуничижение.
Кем бы они ни была, сердце его рвалось к женщине, которую он видел внизу. В тишине ночи, под лунным светом, чередующимся с темнотой, в коляске Сюзанны она пересекла двор… вернулась обратно… вновь укатила к дальнему концу… повернула налево… потом направо. Чем то она напомнила ему древних роботов на поляне Шардика, в которых он стрелял по приказу Роланда. И тут есть чему удивиться. Потому что засыпал он, думая об этих роботах, о том, что сказал он них Роланд: «Я думаю, по своему им очень грустно. Эдди собирается избавить их от тоски печали». И он избавил, пусть и не без уговоров: того, что выглядел многозвенной змеей, напоминающего трактор, подаренный ему на день рожденья, похожего на злобную стальную крысу. Расстрелял всех, кроме последнего, чего то летающего. С ним разобрался Роланд.
Как древние роботы, женщина во дворе хотела куда то уйти, только не знала куда. И вопрос заключался в том, что же ему теперь делать?
«Наблюдать и ждать. Использовать время, что придумать его одну убедительную байку на случай, что один из них проснется и увидит, как она мотается по двору в кресле. Что нибудь насчет посттравматичного синдрома, вызванного пребыванием в Ладе».
— Что ж, мне это годится, — пробормотал он, но в этот момент Сюзанна развернулась и покатила к хлеву, теперь уже целенаправленно. Эдди улегся, готовый имитировать сон, но наверх Сюзанна не поднялась. Скрипнули ворота хлева, которые ей удалось открыть с немалым усилием, потом половицы: она слезла с кресла и, на руках и коленях, пробиралась в глубь.
На пять минут воцарилась полная тишина. Эдди уже начал нервничать, когда послышался поросячий визг, резкий и короткий. Визг этот очень уж напоминал вскрик младенца, и по коже Эдди побежали мурашки. Он посмотрел на лестницу, ведущую вниз, но заставил себя остаться на месте.
«Это же свинья. Точнее, поросенок. Совсем молоденький».
Возможно, но перед его мысленным взором раз за разом возникали младшие близнецы. Особенно девочка. Лиа, рифмуется с Миа. Они такие крошки, и это безумие, представлять себе Сюзанну, перерезающую горло ребенку, полнейшее безумие, но…
«Но внизу не Сюзанна, если начнешь думать, что там Сюзанна, ты причинишь себе боль, как случалось и раньше».
Боль, это мягко сказано.