Стивен Кинг

Колдун и кристалл Темная Башня – 4

спермы? Ну ка дай я посмотрю сама!

Корделия шагнула к племяннице, но та, в испуге и отвращении, с силой оттолкнула ее. И Корделия спиной впечаталась в стену у затянутого паутиной окна.

— Прощения надо просить тебе, — выкрикнула Сюзан. — За то, что смеешь говорить с его дочерью таким тоном и в этом месте. В этом месте. — Взгляд ее уперся в гроссбухи, вновь вернулся к тетке. И лицо Корделии Дельгадо сказало все, что ей хотелось знать. Она не участвовала в убийстве брата, в это Сюзан не верила, но что то об этом знала. Да, знала.

— Ты неверная сучка, — прошептала Корделия.

— Нет, — ответила Сюзан, — я то как раз верная.

И так оно и было, осознала Сюзан. От этой мысли у нее с плеч словно свалилась громадная тяжесть. Она прошла к двери, на пороге обернулась.

— Ноги моей больше не будет в этом доме. Слушать твои оскорбления я больше не желаю. И видеть тебя такой, какая ты сейчас. Ты высушила ту любовь, которую я испытывала к тебе за все, что ты делала для меня, заменив мать.

Корделия закрыла руками лицо, словно у нее болели глаза, когда она смотрела на Сюзан.

— Так убирайся! — выкрикнула она. — Убирайся в Дом на Набережной или где там еще ты перепихиваешься с этим мальчишкой! Если я больше никогда не увижу твою шлюшечью физиономию, то буду считать, что не зря прожила жизнь!

Сюзан вывела Пилона из конюшни. Рыдания вновь разрывали ей грудь. Поначалу она даже не смогла сесть на лошадь. Но в конце концов села, испытывая не только печаль, но и облегчение. А выехав на главную улицу и пустив Пилона галопом, даже не оглянулась.

На следующее утро, в предрассветной тьме, Олив Торин прокралась из комнаты, где теперь спала одна, в другую, которую почти сорок лет делила с мужем. Пол холодил босые ноги, и она вся дрожала, когда добралась до кровати… но дрожала она не только от холода. Она легла рядом с костлявым, храпящим мужчиной в ночном колпаке, а когда он отвернулся от нее (при этом громко захрустели его коленки), прижалась к нему и обняла. Безо всякой страсти, лишь ради того, чтобы разделить его тепло. Узкая грудь Харта, знакомая ей не меньше ее собственной, более чем пышной, поднималась и опадала под ее руками, и Олив начала успокаиваться. Он шевельнулся, и она подумала, что сейчас Харт проснется и обнаружит, что впервые за многие годы она делит с ним ложе.