в своей страсти. Они любили друг друга в феоде Меджис, на исходе последнего великого века, и зеленый мох под тем местом, где сходились ее бедра, окрасился красным, свидетельствуя о том, что она лишилась девственности. Они слились воедино и таким образом предопределили свою судьбу.
Ка.
8Они лежали в объятиях друг друга, нежно целуясь под равнодушным взглядом Фелиции, и Роланд почувствовал, что засыпает. Удивляться не приходилось — в это лето напряжение не отпускало его, и спал он плохо. Тогда он еще не знал, что бессонница будет преследовать его до конца жизни.
— Роланд? — Ее голос, очень далекий. И нежный.
— Да.
— Ты позаботишься обо мне?
— Да.
— Я не смогу прийти к нему, когда настанет время. Я вытерплю его прикосновения, его выходки, вытерплю, если у меня будешь ты, но я не смогу прийти к нему в ночь праздника Жатвы. Не знаю, забыла я лицо моего отца или нет, но я не смогу лечь в постель Харта Торина. Думаю, есть способы скрыть потерю девственности, но я не хочу к ним прибегать. Я просто не смогу лечь в его постель.
— Ладно, хорошо. — И тут, когда ее глаза широко раскрылись, он приподнялся, огляделся. Никого не увидел. Вновь посмотрел на Сюзан. окончательно проснувшись: — Что? Что такое?
— Я, возможно, уже ношу твоего ребенка. Ты думал об этом?
Раньше — нет. Теперь — да. Еще одно звено в цепи, протянувшейся в далекое прошлое, где Артур из Эльда вел на битву своих стрелков, с великим Эскалибуром в руке и короной Всех Миров на челе. Но дело то не в Артуре. Что подумает его отец? Или Габриэль, узнав, что она скоро станет бабушкой?
Уголки его губ начали изгибаться в улыбке, но мысль о матери отогнала ее. Он подумал о любовной отметине на шее Габриэль. В эти дни, когда он вспоминал мать, он всегда думал о любовной отметине, которую увидел на шее, когда неожиданно появился в ее покоях. И печальной улыбке на губах.
— Если ты носишь моего ребенка, значит, мне очень повезло.
— И мне. — Теперь она попыталась улыбнуться, но улыбка получилась грустная. — Мы еще такие молодые. Почти что дети.
Он перекатился на спину, уставился в синее небо. Она, возможно, сказала правду, но это не имело никакого значения. Правда иной раз расходилась с реальностью — то была одна из аксиом, которые хранились в сокровенных глубинах его сознания, там, где соединялись две половинки, сумма которых и являла собой его личность. Сознательный бросок в омут романтической любви — это пришло к нему от матери. Все остальное в его натуре не признавало ни юмора, ни даже метафор. Они слишком молоды, чтобы