А когда она узнала его, то поначалу решила что направляющийся к ней Уилл Диаборн ( Роланд, мысленно поправилась она, его зовут Роланд ) — плод ее разгоряченного воображения. И не могла поверить, что видит его наяву, пока он не опустился на колени и не обнял ее. Она тут же прижалась к его груди.
— Откуда ты узнал, что я…
— Увидел, как ты скакала по Спуску. У меня есть одно место, куда я иногда прихожу подумать, вот я и увидел тебя. Я бы не последовал за тобой, но ты скакала без седла. Я подумал, что то не так.
— Все не так.
Не закрывая глаз, сосредоточенно, он начал покрывать ее лицо поцелуями. И Сюзан не сразу поняла, что он сцеловывает ее слезы. А потом взял за плечи и чуть отстранил, чтобы заглянуть ей в глаза.
— Скажи это еще раз, Сюзан, и я все сделаю. Не знаю, обещание это или предупреждение, или и то и другое, но… скажи, и я сделаю.
Ей не пришлось спрашивать, о чем он. Она почувствовала, как земля двинулась у нее под ногами, и потом часто говорила себе, что то был первый и единственный раз, когда ка явилась к ней ветром пришедшим не с неба, а из земли. Она настигла меня в конце концов, решила Сюзан. Моя ка, хорошо это или плохо.
— Роланд!
— Да, Сюзан.
Она опустила руку пониже пряжки ремня, ухватилась за то, что нащупала там, не отрывая взгляда от его глаз.
— Если ты любишь меня, тогда люби.
— Да, леди. Я готов.
Он расстегнул пуговицы рубашки, сшитой в той части Срединного мира, которую Сюзан так и не удалось увидеть, и вновь обнял ее.
7 Ка. Они помогли друг другу раздеться. Обнаженные, легли, обнявшись, на летний мох, мягкий, как лучший козий пух. Они лежали, соприкасаясь лбами, как в ее сне наяву, а когда он вошел в нее, она почувствовала, как боль перетопилась в сладость, сладость некоего дикого и экзотического растения, попробовать которое удается раз в жизни. Она держалась за эту сладость сколько могла, но потом сдалась, с громкими протяжными стонами, крепко обнимая его за шею. Они любили друг друга в ивовой роще, отринув само понятие чести, забыв о данных кому бы то ни было обещаниях, и наконец Сюзан открыла для себя, что сладость — еще не все, что она сменяется блаженством, поднимающимся от того места, что раскрылось перед ним, как цветок, и заполняющим все тело. Она вскрикивала снова и снова, думая, что не может быть столько наслаждения в мире смертных. Она просто захлебывалась в счастье. Голос Роланда вторил ее. А с ними сливалось журчание ручья. Она буквально вдавила его в себя, лодыжками обхватив колени, покрывая лицо жаркими поцелуями, и он не уступал ей