дня. Млады — немногие из оставшихся — молча смотрели, как он, пошатнувшись, рухнул на колени. Один из них бросился было бежать.
— Не хрена, — сказал Эдди. — Оставайся на месте, мой тормознутый друг, иначе у тебя будет возможность как следует рассмотреть ту поляну, где твоей обрывается жизни путь. Я не шибко лирически изъясняюсь? — Он повысил голос.
— А ну ка, ребята, девчонки, бросайте все, что у вас в руках! Все! И быстро! Сейчас же!
— Ты… — прошептал умирающий. — Ты… стрелок?
— Да. — Эдди окинул угрюмым взглядом притихших младов.
— Умоляю тебя… о прощении, — выдохнул лысый воитель и упал лицом вниз.
— Стрелки? — тупо переспросил кто то из толпы. В его голосе явственно слышался страх. И еще — понимание.
— Хоть ты и дурак, но, смотрю, не глухой, — проговорила Сюзанна, — а это уже кое что. — Она взмахнула револьвером, в котором (Эдди знал это точно) уже не осталось патронов. И кстати, уж если на то пошло, сколько патронов осталось в «Рюгере»? Только теперь до него дошло, что он понятия не имеет, сколько вообще патронов помещается в магазине этого пистолета. Надо же быть таким идиотом… впрочем, разве он думал о том, что им придется столкнуться с чем то подобным? Нет, ему даже и в голову не могло прийти…
— Вы слышали, что он сказал, ребята? Давайте, бросайте свои игрушки. Каникулы кончились.
Один за другим они подчинились. Женщина, на лице у которой теперь засыхала кровь мистера Меч и Килт — добрая пинта кровищи — неуверенно проговорила:
— Не стоило вам убивать Уинстона, миссис… у него сегодня день рождения… был.
— Вот и сидел бы он дома и кушал праздничный тортик,
— ответил Эдди. Учитывая ситуацию, самое подходящее определение которой — «бред», ни реплика женщины, ни его ответ не показались ему ни странными, ни неуместным. Сюрреализм как он есть.
Среди оставшихся младов была еще одна женщина — тощее существо с блондинистыми волосами, вылезающими клоками, как будто у нее лишай. Эдди заметил, как она постепенно, бочком— бочком, начала продвигаться к мертвому карлику — и к безопасной, потенциально, зелени, закрывавшей вход в арку —
— и всадил пулю в потрескавшийся цемент у нее под ногами. Он и сам не знал толком, чего ему от нее надо, просто ему не хотелось, чтобы дурной пример одного заразил остальных. Кроме того, он боялся своих же рук — мало ли что они станут делать, если весь этот болезненный мрачный народ попытается смыться. Что бы он там себе ни думал по поводу всех этих стрелецких дел, рукам его это занятие, как выяснилось, понравилось.
— Стой