которая стала розовой, краской из балончика распылителя кто то вывел загадочную фразу: В ЕЕ МЫСЛЯХ — ВЕСЬ МИР, В ЕЕ МЫСЛЯХ — ВСЕ МЫ.
Вот оно, это место, сказал себе Джейк. О да.
Он уронил щит обратно на землю, поднялся и медленно пошел дальше вглубь пустыря, внимательно глядя по сторонам. С каждым шагом его ощущение силы крепло. Все, что он видел: сорняки, осколки стекол, груды битого кирпича, — было как будто пронизано этой безудержной силой. Даже пустые пакетики из под хрустящей картошки казались красивыми, а пустую пивную бутылку солнечный свет превратил в цилиндр коричневого огня.
Джейк очень четко осознавал каждый свой вдох… свет солнца, который ложился на все золотым покровом. Внезапно он понял, что стоит на пороге великой тайны. Его била дрожь. Наполовину — от страха, наполовину — от удивления, смешанного с восторгом.
Оно все здесь. Все. Все по прежнему здесь.
Сорняки льнули к его ногам. Репей налип на носки. Поднявшийся ветерок зашелестел упаковкой из под печенья. Солнечный луч отразился сверкающим бликом, и на мгновение обычная упаковка словно бы преисполнилась внутреннего сияния, жуткого и прекрасного одновременно.
— Все по прежнему здесь, — повторил Джейк вслух, не зная о том, что лицо его тоже сейчас преисполнилось собственным внутренним светом. — Все здесь.
Теперь ему слышался звук… вернее будет сказать, Джейк его слышал с самого начала, как только ступил на пустырь. Какой— то гул, но на очень высокой ноте, в котором сквозило невыразимое одиночество и невыразимая красота. Так, наверное, плачет ветер над пустынной равниной, только звук был живым. Точно хор тысячи голосов, слитых в могучей открытой ноте. Джейк огляделся по сторонам и вдруг понял, что видит лица — в сплетении сорняков, в ветках кустарника, даже в грудах битого кирпича. Лица.
— Вы кто? — прошептал Джейк. — Кто вы?
Ответа он не получил, но ему показалось, что за этим звенящим хором он слышит иные звуки: грохот конских копыт по сухой пыльной земле, громы выстрелов и из сумрака — голоса ангелов, славу поющих. Ему представлялось, что лица, которые он различал во всем, поворачивались к нему, когда он проходил. Они словно бы наблюдали за ним, но Джейк чувствовал, что за пристальным их вниманием не скрывается злых намерений. Отсюда ему была видна Сорок Шестая и даже одно крыло резиденции ООН на Первой Авеню, но это уже не имело значения… весь Нью Йорк побледнел и сделался прозрачным, точно оконное стекло.
Гул нарастал. Уже не тысяча — миллион голосов вздымались могучим хоралом,