того, как упал кирпич… но сейчас сон стал явью, сон вцепился ей в горло и пытался убить ее, пока стрелок там спасает своего друга. Сон, ставший явью, матерился ей в лицо, бразжа горячей слюной. «Это я взяла ту синюю тарелку, потому что эта тетка положила меня в больницу, и потом, у меня никогда не было такой особенной тарелки, и я разбила ее, потому что так было надо — ее разбить, а потом, как только я видела белого парня, я и его избивала, я всегда била белых парней, потому что им так и надо, и воровала я в магазинах, где только особенные продают товары, для белых, которые там жиреют, пока наши черные братья и сестры голодают в Гарлеме, а детишек их пожирают крысы… это все я, слышишись, сука? Это все я. Я… Я… Я…
Убить ее, — подумала Одетта, но поняла, что не сможет.
Она не могла убить эту ведьму и выжить сама, точно так же, как и эта отвратительная деваха не могла просто так убить ее и спокойненько жить себе дальше. Они могут лишь задушить друг друга, пока Эдди и тот (Роланд/Гнусный Мужик) кто позвал их из за двери, погибают там, у воды, пожираемые заживо. Но это будет конец для всех. Однако она могла еще (любовь/ненависть) отступится.
Одетта отняла руки от горла Детты, хотя та продолжала остервенело душить ее, перекрывая дыхание. Вместо того, чтобы душить свою противницу, она обняла ее.
— Нет уж, сука! — завопила Детта, но в этом истошном крике смешались и ненависть, и благодарность. — Нет, оставь меня, слышишь, оставь меня…
У Одетты не было уже голоса, чтобы ответить. Когда Роланд отпихнул ногой первого омара, а второй уже подбирался, навострившись цапнуть Эдди за руку, она сумела лишь прошептать этой ведьме в ухо:
— Я люблю тебя.
Руки сжались еще сильнее смертоносной петлей… и вдруг обмякли.
Исчезли.
У нее снова возникло такое чувство, как будто ее выворачивает наизнанку… а потом вдруг — о радость! — она стала единой. Цельной. В первый раз с того дня, когда выродок по имени Джек Морт бросил кирпич на голову маленькой девочки, которая оказалась на этой улице лишь потому, что белый таксист уехал, не пожелав подвозить негритосов (а отец ее из гордости не захотел еще раз попробовать вызвать машину, опасаясь повторного отказа), она стала единой. Она: Одетта Холмс. Но другая..?
— Шевелись, сука! — завопила Дета… но это был ее собственный голос: они с Деттой слились воедино. Сначала она была одна, потом их стало двое, а теперь стрелок «извлек» из нее третью женжину. — Шевелись, иначе их сожрут!
Она глянула на патроны. Нет, времени у нее нет. Пока она будет перезаряжать