— она сидела, как каменная статуя, сдерживая себя.
Позже она уснула, и вот сейчас, проснувшись, она обнаружила, что веревки, которыми ее привязали к коляске, куда то делись. Да она и не сидела в кресле: она лежала на берегу, на одном одеяле, укрытая другим, гораздо выше верхней линии прилива, где бродили омарообразные чудища, задавая свои печальные вопросы и хватая неосторожных чаек.
Она посмотрела налево и не увидела ничего.
Посмотрела направо и увидела двух спящих мужчин, укутанных в одеяла. Тот, что моложе, был ближе, а Воистину Гнусный Мужик снял свои ружейные ремни и положил их рядом с собой.
На ремнях — кобуры, в кобурах — револьверы.
Ты, урод, совершил очень большую ошибку, — сказала себе Детта и перекатилась на правый бок. Вой ветра, плеск волн, вопрошающее щелканье чудищ заглушали поскрипывание песка под ее телом. Она медленно ползла вперед (ползла, как эти омарообразные гады), и глаза у нее горели.
Она дотянулась до ремней и вытащила один револьвер.
Он оказался очень тяжелым, гладкая его рукоять у нее в руке казалась каким то от нее независимым смертоносным существом. Но вес револьвера ее не пугал. У нее сильные руки. У Детты Уокер.
Она проползла чуть подальше.
Малдший из мужчин нахрапывал, как бревно, но Воистину Гнусный Мужик зашевелился во сне, и она замерла на месте, лицо ее искривилось в гримасе, которая исчезла только тогда, когда тот успокоился снова.
Сукий сын, падла. Давай, Детта. Давай.
Она нащупала защелку патронника, попыталась протолкнуть ее вперед, но не смогла. Попробовала потянуть на себя. Патронник открылся.
Заряжен! Заряжен, твою Богу душу мать! Сначала я сделаю этого юнца хренососа, а потом и Воистину Гадкий Мужик проснется, я ему улыбнусь сладко сладко — улыбнись, золотце, а то я тебя не вижу — и всажу пулю ему прямо в морду.
Она захлопнула патронник, взвела было курок… но решила чуть чуть еще выждать.
Когда налетел очередной порыв ветра, она довела взвод до конца.
Детта целилась Эдди в висок.
3Стрелок наблюдал за всем этим, полуоткрыв один глаз. У него опять начинался жар, но не такой еще сильный, чтобы он с чистым сердцем посчитал происходящее за лихорадочный бред. Так что он выжидал, его полуоткрытый глаз был как палец на спусковом крючке его тела, которое было его револьвером всегда6 когда под рукой не было револьвера.
Она нажала на курок.
Щелк.
Конечно же — щелк.
Когда они с Эдди, болтая друг с другом, вернулись с полными бурдюками, Одетта Холмс уже крепко спала в своей инвалидной коляске, склонившись набок. Они