задумывался (а вернее, мечтал) об этом. Я буду первым.
— Пойдем, — сказал он.
— С твоего позволения, стрелок.
Они вышли из окруженного живой изгородью коридора через восточный вход; Томас и Жами уже вернулись из лазарета и привели сиделок, которые были похожи на призраков в своих тяжелых белых балахонах с красным крестом на груди.
— Можно я помогу тебе похоронить сокола? — спросил Катберт.
— Да, — отозвался стрелок.
А позже, когда на землю обрушилась тьма, а вместе с нею
— гроза, когда дождь пролился гремящим потоком с небес, когда в вышине, точно черные призраки, клубились тучии молнии вспышками голубого огня омывали извилистые лабиринты узких улочек нижнего города, когда кони стояли в стойлых свесив голоовы и опустив хвосты, стрелок взял себе женщину и возлег с нею.
Это было приятно и быстро. Когда все закончилось и они молча лежали бок о бок, на улице пошел град, выбивая по крышам свою короткую жесткую дробь. Где то внизу, далеко— далеко, кто то наигрывал ритм «Эй, Джуд». Стрелок погрузился в раздумья, замкнувшись в себе. И только тогда, в этом дробном молчании, уже на грани сна, ему вдруг подумалось, а ведь вполне может так получиться, что он — первый — окажется и последним.
Стрелок, разумеется, рассказал мальчику далеко не все, но, возможно, многое из того, о чем он умолчал, все раыно так или иначе проступило в его рассказе. Он давно уже понял, что этот парнишка на удивление проницателен для своих лет и в чем то очень похож на Катберта. Или даже — на Жами.
— Спишь? — спросил стрелок.
— Нет.
— Ты все понял, о чем я тебе говорил?
— Понял? — переспросил парнишка с осторожною ненарочитой издевкою в голосе. — Понял ли я? Вы что, смеетесь?
— Ни в коем разе.
Но стрелок уже внутренне сжался: приготовился защищаться. Он еще никому не рассказывал об этом — как он стал мужчиной, птому что всегда, когда он вспомина о том, кго раздирали противоречивые чувства. Конечно, сокол был безупречным и во всех отношениях приемлимым оружием, но это был и обманный ход тоже. Хитрость. И предательство. Первое из долгого ряда: Я что же, готовлюсь уже бросить этого мальчика человеку в черном?
— Я понял, — неожиданно высказался мальчик. — Это была игра, да? Почему люди, когда взрослеют, всегда продолжают играть? Почему все, за что ни возьмись, для них лишь повод для новой игры? Люди взрослеют вообще или просто вырастают?
— Ты еще очень много не понимаешь, — сказал стрелок, пытаясь сдержать медленно закипающий гнев. — И не знаешь всего.
— Да. Но я зато знаю, что я для вас.
— Да?