распахнул ее. За дверью оказалась небольшая комната, в которой стояли только длинный стол и стулья, – вероятно, кордегардия. В дальнем конце комнаты Оскелина в последний раз безуспешно рванула запертую дверь и, сдавшись, повернулась к Чейну.
Он оторопел, увидев ее лицо. На нем явственно читалась тихая покорность – Оскелина не была больше опасной, дерзкой и желанной. И лицо ее посерело от изнеможения, будто фокус с огнем отнял у нее слишком много сил. Чейн испытал смутное разочарование.
– Тебе не нужно убивать меня, – сказала Оскелина. – Я лишь сама себя погублю, если скажу хоть слово о том, кто убил Бускана. Мой хозяин и так будет крайне недоволен.
Ни на миг не помедлив, Чейн двинулся к ней, и тогда она вскинула руку ладонью вперед.
Острая боль пронзила виски Чейна, отозвалась в глазах. На миг все вокруг заволокла чернота. Сбитый с толку, он часто заморгал. Наконец зрение вернулось к нему, но не вполне – комната словно была подернута легкой дымкой. Оскелина все так же стояла у дальней стены, но отчего то облик ее колыхался, точно марево, что стоит над полями в небывало жаркую пору.
Безрассудный гнев нахлынул удушающей волной на Чейна, накрыл с головой, разметав все здравые мысли. Он хотел убить эту женщину, а как – уже не важно. Чейн метнулся к ней и схватил обеими руками за горло.
Вначале он не почувствовал ничего, кроме пустоты. Потом мир неуловимо дрогнул – и вот его пальцы уже впились в теплую податливую плоть. Чейн моргнул и увидел, что сжимает горло Оскелины.
Меж ее побелевших губ торчал распухший язык, широко раскрытые зеленые глаза невидяще уставились в пустоту. Чейн ощутил, как под ее гладкой кожей похрустывают, ломаясь, позвонки.
Чейн опять моргнул – и Оскелина уже распростерлась, мертвая, на полу у его ног. Он отступил на шаг, голова у него шла кругом от мрачного удовлетворения, к которому до сих пор примешивалась ярость.
Он смутно помнил, как бросился на Оскелину, когда она вскинула руку, как вцепился ей в горло, сбил ее с ног и душил, пока она не испустила дух. Все это было как в тумане, но тем не менее было. Оскелина мертва, и теперь он может уйти. Чейн пошел было к началу коридора, который вел к лестнице, но затем вдруг остановился и оглянулся назад.
Оскелина все так же лежала недвижно у запертой двери, и Чейн поглядел на свои руки.
Он помнил, как стискивал пальцами шею Оскелины, как хрустели, ломаясь, ее позвонки, но он не испил ее крови, не испробовал вкус впустую растраченной жизни и никак не мог понять – почему? Может быть, чересчур разъярился,