взглядом пленника. Вдруг он резко взмахнул рукой, и кривое лезвие ножа сверкнуло перед самыми глазами толстяка.
Тот шарахнулся и ударился затылком о стену. Глаза его округлились, и от страха он на миг перестал дышать. Лисил уже сидел как ни в чем не бывало, снова вертя в пальцах нож. На кривом сверкающем лезвии не было ни следа крови.
Пленник перевел дух и даже выдавил, из себя смешок.
– Вот, – сказал он пренебрежительно, – так я и знал.
– Ошибаешься, дружок, – отрешенно проговорил Лисил. – Я ведь уже говорил, что ты меня совершенно не знаешь.
На лице толстяка появилась тонкая темная полоска. Она вертикально проходила по лбу, рассекала левую бровь и, не затронув глаза, протянулась по щеке к уголку рта. Ухмылка пленника погасла, когда первая струйка крови поползла по его веку, стекая между ресниц. Он заморгал, замотал головой, пытаясь стряхнуть кровь и в то же время не терять из виду Лисила, а потом затрясся всем телом.
В кладовой воцарилась тягостная, недобрая тишина.
Лисил неторопливо убрал в коробку нож и снял с шеи обе фляжки. Вынув из кармана свечу, он одной рукой зажег ее от фонаря, а другой выдернул пробку из фляжки с горючим маслом и принялся методично расплескивать масло по грязным штанам пленника.
– Э эй! – сипло крикнул тот. – Ты что это такое делаешь, а?
– Никто не видел, как я спускался в трюм. Никто не знает, что я здесь. – Лисил говорил размеренно и внятно, словно объяснял ребенку очевидную истину. – Морякам, знаешь ли, очень не понравилось, что вы напали на пассажирку и что твой приятель успел прыгнуть за борт, прежде чем его сумели схватить. Когда обнаружат твой труп, капитан не сможет дознаться, кто тебя прикончил, или же просто не станет дознаваться. А у меня такое открытое и честное лицо, что мне все верят на слово.
Он поставил горящую свечу рядом с забрызганной маслом штаниной пленника.
– Ты меня не сожжешь! – пробормотал тот. – Ты устроишь пожар на корабле, и сам погибнешь, и твоя клятая напарница тоже погибнет!
– Вода, – кратко ответил на это Лисил и, откупорив вторую фляжку, поставил ее на пол. – Я, видишь ли, знаю, как правильно жечь огнем живую плоть. От небольших язычков пламени останутся только крохотные волдыри, однако через пару дней они часто воспаляются. Я как то видел человека, у которого обе ноги почернели и распухли, как бревна. Он умирал почти целую неделю.
Он снова вынул из коробки кривой нож, нарочито сверкнул лезвием у самых глаз пленника.
– Впрочем, ты своих волдырей не увидишь. Уж от этого я тебя избавлю.
На сей