жил так. Не зря все серьезные эзотерики всего мира признают его духовный подвиг самым высоким. Высочайшим. Даже если реального такого воплощения не было, то само создание этого образа — величайшее прозрение, глубочайшая истина.
Он был веселым человеком. Он играл в этом мире вещей как хотел. Он был Богом, играющим Богом, смеющимся Богом. Он был Богом — не вещью.
Каждый из нас может быть Богом, в каждом из нас есть Бог, но его нужно выпустить. Для этого надо просто перестать быть вещью. Это очень трудно осуществить, потому что прежде необходимо выиграть поединок с сознанием. Не уничтожить сознание, а стать его хозяином. У него же есть хозяин — это вы.
Хозяин своего сознания
Вы представляете — такая потрясающая штуковина, как человеческая форма, не имеет хозяина. Если пользоваться образом Гурджиева: великолепная лошадь, великолепная повозка, и несется неизвестно куда, неизвестно почему. Быстро найдется тот, кто приберет это к рукам. Или лошадь решит, что она главная. И начнет тащить повозку куда-нибудь на луга, на травке поиграть. От повозки-то она отцепиться не может. Хорошо все сделано.
Если бы сознание могло отделиться… Это фикс идея сознания — отделиться и жить самостоятельно, вне тела и без всякой психоэнергетики. Почитайте, сколько заумных, мудрых и умных книг написано о мечте сознания. Если бы их авторы понимали, о чем они пишут. О мечте сознания существовать отдельно, потому что все ему мешает. Конечно, мешает. Ведь когда часть целого возомнила себя целым, естественно, все остальное начинает мешать. Когда форма возомнила себя содержанием… то кувшин станет возмущаться, когда в него что-то будут наливать.
В любви к пространству и открывается реальность как таковая. Конечно, с точки зрения мира вещей вы становитесь более уязвимым, более каким-то не таким. Не таким сильным, не таким волевым… И холод, и давление, и тыкать вас начинают. Но если вы укрепились в своем пребывании, тогда решается этот фундаментальный момент — момент радости бытия. Радости оттого, что я есть, что я живой, что я родился.
Если этой радости нет, никаких радостей нет. Есть только «размышлизмы» по поводу радости. Радость — в том факте, что я живой. Если этой радости нет — нет фундамента для здоровой психики. А ее нет, потому что человек между собой и миром ставит умственные конструкции с надеждой, что они обеспечат ему абсолютно гарантированное будущее.
Вот перед человеком лежит прекрасный апельсин. Он может любоваться, нюхать его, разрезать,