диаконии мы еще не умеем, то свои немногие миссионерские ресурсы надо все же прежде всего направлять в точки возможного роста будущего церковного влияния. Надо идти в лучшие школы и лучшие университеты.
Есть священники, у которых талант — общаться именно с заключенными и обездоленными. Но повернуть всю Церковь к работе с маргинальными слоями — это самое страшное, что может сейчас произойти с Церковью. А именно в эту сторону нас тщательно подталкивают: «Идите к маргиналам и маргинализируйтесь вместе с ними».
Не надо топить Православие в социальном болоте.
Не надо замуровывать Церковь в прошлом.
Недруги Церкви хотели бы видеть нас зацементированными нашим прошлым. И многие собственно церковные люди чувствуют себя уютнее вдали от современной культуры и жизни. Но неужели не понятно, что со своими нынешними гипертрофированными страхами, с мечтой о православном гетто, с чаянием ухода «в келью под елью» мы гробим будущее православной России? Об этих двух разрывающих Россию тягах хорошо сказал Валентин Распутин: «И эти гонки на чужом были теперь во всем — на тряпках и коже, на чайниках и сковородках, на семенах морковки и картошки, в обучении ребятишек и переобучении профессоров, в устройстве любовных утех и публичных потех, в карманных приборах и самолетных двигателях, в уличной рекламе и государственных речах. Все хлынуло разом, как в пустоту, вытеснив свое в отвалы. Только хоронили по-старому. И так часто теперь хоронили, отпевая в церквах, что казалось: одновременно с сумасшедшим рывком вперед, в искрящуюся и горячую неизвестность, происходит и испуганное спячивание назад, в знакомое устройство жизни, заканчивающееся похоронами. И казалось, что поровну их — одни, как бабочки, рвутся к огню, другие, как кроты, закапываются в землю» («Дочь Ивана, мать Ивана»).
Вот чтобы не слишком решительным было наше добровольное зарывание в подполье, в прошлое, я и пробую сказать: в Православии достаточно силы, чтобы дерзить современности, но при этом в Православии достаточно любви, чтобы повернуться к современности. Мы достаточно жизнеспособны, чтобы отстаивать свою, древнюю, средневековую систему ценностей. И Церковь достаточно зряча, чтобы видеть доброе и в мире современных людей.
И когда я защищаю «Гарри Поттера» или Интернет, «Матрицу» или рок-музыку, я это делаю не ради Голливуда, а ради России XXI века. Своими статьями и книгами о современной молодежной культуре я просто ставлю ряд простых вопросов: а можно ли быть православным