что говорило о Божественной природе Христа. Когда Льва Толстого поздравляли с Пасхой, говоря: «Христос воскрес!», он мог угрюмо буркнуть в ответ: «Не воскресал, не воскресал Он!» (это его ответ Ф. Шаляпину).
Если внимательно читать Булгакова, станет понятно, что Га-Ноцри — герой не его романа. Иешуа, созданный Мастером, не вызывает симпатий у самого Булгакова. Главный, и даже единственный, тезис проповеди Иешуа — «все люди добрые» — откровенно и умно высмеивается в «большом» романе. Стукачи и хапуги проходят вполне впечатляющей массой. Со всей симпатией Булгаков живописует погромы, которые воландовские присные устроили в мещанско-советской Москве. У такого Иисуса («шмыгающего носом») Булгаков не зовет учиться своего читателя.
Одно из первых названий булгаковского романа — «Черный богослов». В ранних редакциях именно Воланд звался Мастером и от себя он повествовал историю Понтия Пилата и Иешуа. Так Булгаков пробовал пояснить, что советское богоборчество — это лишь рафинированная форма сатанизма (кстати, Берлиоз приглашал Воланда сотрудничать со своим журналом, на что Воланд ответствовал: «Сочту за честь!»).
Иешуа придуман Мастером в сотрудничестве с сатаной. А дальше начинается головокружительный сюжет (впрочем, знакомый и по «Солярису», и по «Портрету Дориана Грея»): персонаж, созданный человеком, обретает самостоятельную жизнь и вмешивается в жизнь своего создателя… Кроме того, и в оккультизме считается, что порождения человеческой мысли обретают объективность и могут ответно вторгаться в жизнь породивших их сознаний. Так, Иешуа, созданный Мастером, просит за Мастера. Но ошибется тот, кто скажет, что это Христос просит сатану. Иешуа и Христос — антиподы.
Булгаков дает ясный намек на то, что «евангелие от Воланда» фальшиво: Воланд и его свита боятся крестного знамения. К примеру, когда Азазелло забирает души отравленных им Мастера и Маргариты, кухарка хочет перекреститься, и Азазелло громко грозит ей: «Отрежу руку!». Если Воланд прав и на Лысой горе был повешен обычный моралист, то отчего же он трепещет символа Креста? Если Иисус не воскрес, то отчего же Воланд торопится отлететь подальше от «башенок Новедевичьего монастыря» в предпасхальный вечер? Кстати, для понимания романа важно заметить, что действие его московских глав разворачивается на Страстной, предпасхальной седмице…
Вообще же я с некоторой опаской говорю на эту тему. О нечистом говорить и не хочется, и опасно. Не спешите улыбаться: в апреле на моей лекции