Аркадий и Борис Стругацкие

Понедельник начинается в субботу

да, интересно.

-- Но я все это где-то читал, -- сказал с сомнением один из

магистров в первом ряду.

-- Ну, а как же! А как же! -- вскричал Л. Седловой. -- Ведь он же

был в описываемом будущем!

-- Приключений маловато, -- сказали в задних рядах игроки в

функциональный морской бой. -- Все разговоры, разговоры...

-- Ну, уж тут я ни при чем, -- сказал Седловой решительно.

-- Ничего себе -- разговоры, -- сказал я, слезая со стенда. Я

вспомнил, как рубили моего темнолицего собеседника, и мне стало

нехорошо.

-- Нет, отчего же, -- сказал какой-то бакалавр. -- Попадаются

любопытные места. Вот эта вот машина... Помните? На тригенных

куаторах... Это, знаете ли, да...

-- Нуте-с? -- сказал Пупков-Задний. -- У нас уже, кажется, началось

обсуждение. А может быть, у кого-нибудь есть вопросы к докладчику?

Дотошный бакалавр немедленно задал вопрос о полиходовой

темпоральной передаче (его, видите ли, заинтересовал коэффициент

объемного расширения), и я потихонечку удалился.

У меня было странное ощущение. Все вокруг казалось таким

материальным, прочным, вещественным. Проходили люди, и я слышал, как

скрипят у них башмаки, и чувствовал ветерок от их движений. Все были

очень немногословны, все работали, все думали, никто не болтал, не читал

стихов, не произносил пафосных речей. Все знали, что лаборатория -- это

одно, а трибуна профсоюзного собрания -- это совсем другое, а

праздничный митинг -- это совсем третье. И когда мне навстречу, шаркая

подбитыми кожей валенками, прошел Выбегалло, я испытал к нему даже нечто

вроде симпатии, потому что у него была своеобычная пшенная каша в

бороде, потому что он ковырял в зубах длинным тонким гвоздем и, проходя

мимо, не поздоровался. Он был живой, весомый и зримый хам, он не помахал

руками и не принимал академических поз.

Я заглянул к Роману, потому что мне очень хотелось рассказать

кому-нибудь о своем приключении. Роман, ухватившись за подбородок, стоял

над лабораторным столом и смотрел на маленького зеленого попугая,

лежащего в чашке Петри. Маленький зеленый попугай был дохлый, с глазами,

затянутыми мертвой белесой пленкой.

-- Что это с ним? -- спросил я.

-- Не знаю, -- сказал Роман. -- Издох, как видишь.

-- Откуда у тебя попугай?

-- Сам поражаюсь, -- сказал Роман.

-- Может быть, он искусственный? -- предположил я.

-- Да нет, попугай как попугай.

-- Опять, наверное, Витька на умклайдет сел.

Мы наклонились над попугаем и стали его внимательно рассматривать.