Аркадий и Борис Стругацкие

Понедельник начинается в субботу

друг друга по спинам. Поскольку многие были не одеты, хлопание

это напоминало аплодисменты. Два подтянутых лейтенанта с усталыми, но

добрыми глазами протащили мимо меня лощеного мужчину, завернув ему руки

за спину. Мужчина извивался и кричал что-то на ломаном английском.

Кажется, он всех выдавал и рассказывал, как и за чьи деньги подкладывал

мину в двигатель звездолета. Несколько мальчишек с томиками Шекспира,

воровато озираясь, подкрадывались к дюзам ближайшего астроплана. Толпа

их не замечала.

Скоро я понял, что одна половина толпы расставалась с другой

половиной. Это было что-то вроде тотальной мобилизации. Из речей и

разговоров мне стало ясно, что мужчины отправлялись в космос -- кто на

Венеру, кто на Марс, а некоторые, с совсем уже отрешенными лицами,

собирались к другим звездам и даже в центр Галактики. Женщины оставались

их ждать. Многие занимали очередь в огромное уродливое здание, которое

одни называли Пантеоном, а другие Рефрижератором. Я подумал, что поспел

вовремя. Опоздай я на час, и в городе остались бы только замороженные на

тысячи лет женщины. Потом мое внимание привлекла высокая серая стена,

отгораживающая площадь с запада. Из-за стены поднимались клубы черного

дыма.

-- Что это там? -- спросил я красивую женщину в косынке, понуро

бредущую к пантеону-рефрижератору.

-- Железная Стена, -- ответила она, не останавливаясь.

С каждой минутой мне становилось все скучнее и скучнее. Все вокруг

плакали, ораторы уже охрипли. Рядом со мной юноша в голубом комбинезоне

прощался с девушкой в розовом платье. Девушка монотонно говорила: "Я

хотела бы стать астральной пылью, я бы космическим облаком обняла твой

корабль..." Юноша внимал. Потом над толпой грянули сводные оркестры,

нервы мои не выдержали, я прыгнул в седло и дал газ. Я еще успел

заметить, как над городом с ревом взлетели звездолеты, планетолеты,

астропланы, ионолеты, фотонолеты и астроматы, а затем все, кроме серой

стены, заволоклось фосфоресцирующим туманом.

После двухтысячного года начались провалы во времени. Я летел через

время, лишенное материи. В таких местах было темно, и только изредка за

серой стеной вспыхивали взрывы и разгорались зарева. Время от времени

город вновь обступал меня, и с каждым разом здания его становились выше,

сферические купола становились все прозрачнее, а звездолетов на площади

становилось все меньше. Из-за стены непрерывно поднимался дым.