позволю идеальному человеку
вылупляться среди чистого поля на ветру!
-- Амвросий Амбруазович, -- сказал Роман, -- я могу еще раз
повторить свою аргументацию. Эксперимент опасен потому...
-- Вот я, Роман Петрович, давно на вас смотрю и никак не могу
понять, как вы можете применять такие выражения к человеку-идеалу.
Идеальный человек ему, видите ли, опасен!
Тут Роман, видимо по молодости лет, потерял терпение.
-- Да не идеальный человек! -- заорал он. -- А ваш
гений-потребитель!
Воцарилось зловещее молчание.
-- Как вы сказали? -- страшным голосом осведомился Выбегалло. --
Повторите. Как вы назвали идеального человека?
-- Й-янус Полуэктович, -- сказал Федор Симеонович, -- так, друг
мой, нельзя все-таки...
-- Нельзя! -- воскликнул Выбегалло. -- Правильно, товарищ Киврин,
нельзя! Мы имеем эксперимент международно-научного звучания! Исполин
духа должен появиться здесь, в стенах нашего института! Это символично!
Товарищ Ойра-Ойра с его прагматическим уклоном делячески, товарищи,
относится к проблеме! И товарищ Хунта тоже смотрит узколобо! Не смотрите
на меня, товарищ Хунта; царские жандармы меня не запугали, и вы меня
тоже не запугаете! Разве в нашем, товарищи, духе бояться эксперимента?
Конечно, товарищу Хунте, как бывшему иностранцу и работнику церкви,
позволительно временами заблуждаться, но вы-то, товарищ Ойра-Ойра, и вы,
Федор Симеонович, вы же простые русские люди!
-- П-прекратите д-демагогию! -- взорвался, наконец, и Федор
Симеонович. -- К-как вам не с-совестно нести такую чушь? К-какой я вам
п-простой человек? И что это за слово такое -- п-простой? Это д-дубли у
нас простые!..
-- Я могу сказать только одно, -- равнодушно сообщил Кристобаль
Хозевич. -- Я простой бывший Великий Инквизитор, и я закрою доступ к
вашему автоклаву до тех пор, пока не получу гарантии, что эксперимент
будет производиться на полигоне.
-- Н-не ближе пяти к-километров от г-города, -- добавил Федор
Симеонович. -- Или д-даже десяти.
По-видимому, Выбегалле ужасно не хотелось тащить свою аппаратуру и
тащиться самому на полигон, где была вьюга и не было достаточного
освещения для кинохроники.
-- Так, -- сказал он, -- понятно. Отгораживаете нашу науку от
народа. Тогда уж, может быть, не на десять километров, а прямо уж на
десять тысяч километров, Федор Симеонович? Где-нибудь по ту сторону?
Где-нибудь на Аляске, Кристобаль Хозевич, или откуда вы там? Так прямо и
скажите. А мы запишем.
Снова воцарилось молчание,