за пределами нормального опыта
человечества.
XВ конце концов трое из Эркхама -- старый, белобородый доктор Эрмитэйдж,
коренастый, со стальными седыми
волосами профессор Райс и худой, моложавый доктор Морган, пошли на гору
одни. После длительных терпеливых инструкций относительно того, как
настраивать и пользоваться трубой, они оставили прибор перепуганным мужчинам
Данвича, и, пока ученые совершали свое восхождение, местные жители наблюдали
за ними, Подъем оказался тяжелым, и Эрмитэйдж не раз нуждался в помощи.
Высоко над головам поднимавшейся группы колебалась гигантская просека, --
прокладывающее ее адское создание двигалось вверх с неумолимой
настойчивостью гигантской змеи, Через некоторое время стало ясно, что
преследователи настигают добычу.
Куртис Уотли -- из прежних, невыродившихся Уотли -- держал трубу, когда
группа из Эркхама сделала крюк, уходя от просеки. Куртис сообщил
собравшимся, что "эти люди" явно собираются забраться на вершину, которая
возвышается над просекой в том месте, где кусты пока еще не смяты. Так оно и
случилось, в результате идущим удалось сократить разрыв между собой и
преследуемой тварью.
Затем Весли Кори, взявший трубу, закричал, что Эрмитэйдж направляет
распылитель, который держит в руке Райс, и что сейчас, наверное, что-то
произойдет. Толпа беспокойно зашевелилась, потому что люди слышали, что этот
распылитель должен сделать невидимое чудовище на мгновение видимым. Двое или
трое мужчин закрыли глаза руками, но Куртис Уотли выхватил трубу и
напряженно прильнул к окуляру. Он увидел, что у Райса, находящеюся со своими
коллегами в очень удобной точке, были хорошие шансы прицельно распылить
волшебный порошок.
Те, кто наблюдал за происходящим невооруженным глазом, видели только
мгновенную вспышку серого облака -- размером с довольно большое здание --
вблизи от вершины холма. Куртис, державший в руках инструмент, выронил ею с
диким воплем прямо в доходившую до лодыжек дорожную грязь. Он зашатался и
упал бы на землю, не подхвати его вовремя двое или трое стоявших рядом
мужчин. Все, что он мог сделать, это только почти беззвучно застонать.
"О, о Боже милосердный... там... там..."
Град вопросов обрушился на него, и один только Генри Уилер догадался
поднять упавшую трубу и стереть с нее грязь. Куртис, казалось, потерял
всякую связность речи, и даже односложные ответы давались ему с большим
трудом.
"Больше, чем амбар... из извивающихся канатов... все оно похоже на
куриное яйцо, только такое, что больше и не представить... с дюжиной ног,
похожих на бочки, и они наполовину закрываются, когда оно ступает.... ничего
в нем нет твердого... все, как студень, как будто все сделано из раздельных
извивающихся канатов, которые собрали и прижали друг к другу... над этим
большие выпученные глаза... десять или двадцать ртов или хоботов, которые
торчат у него со всех сторон, большие, как труба дымохода, и они все время
вскидываются, открываются и закрываются... все серые, с такими голубыми или
багровыми кольцами... и о Бо-о-же праведный на Небесах -- там пол-лица на
верхушке!
Это последнее впечатление, видим, оказалось слишком сильным для бедняги
Куртиса, и он потерял сознание, прежде чем смог вымолвить еще хоть слово.
Фред Фарр и Уилл Хатчинс отнесли его на обочину дороги и положили на сырую
траву. Генри Уилер, дрожа всем телом, посмотрел через спасенную трубу на
гору. Сквозь линзы можно было различить три фигурки, которые, очевидно,
бежали по направлению к вершине так быстро, как только могли и как позволял
уклон холма. Только это -- больше ничего не было видно. Затем все услышали
странный шум в долине и у подножия Сторожевого Холма. Это было пение
бесчисленных козодоев, и в их пронзительном хоре были различимы нотки
тревоги и зловещего ожидания.
Теперь труба попала в руки Эрла Сойера, который сообщил собравшимся,
что три фигурки теперь стоят на гребне холма, на одном уровне с камнем в
форме алтаря, но при этом в достаточном отдалении от него. Одна из фигурок,
доложил он, ритмично поднимает над головой руки, и как только Сойер об этом
сказал, все различили едва слышный звук, такой, как будто жесты
сопровождались громким пением. "Наверное, это он произносит заклинание", --
прошептал