" Горгоны, Гидры и Химеры -- страшные рассказы о Целено и Гарпиях --
все они могут воссоздаваться в мозгу язычника -- однако все они на самом
деле существовали. Все это -- копии, типы -- точнее архетипы, которые есть в
нас, и они существуют от века.
Иначе каким же образом то, что наяву мы считаем выдумкой, может
оказывать на нас влияние? Разве мы испытываем ужас при мысли о них потому,
что считаем способными причинить нам физическую боль? нет, меньше всего! Эти
страхи имеют куда более древнее происхождение. Они берут начало за пределами
тела -- иначе говоря, не будь тела, они бы все равно существовала...
Так что страх, о котором здесь идет речь, чисто духовной природы -- то
что он столь же силен, сколь и не привязан ни к одному земному объекту, то
что он преобладает в период нашего безгреховного младенчества -- все это
затрудняет поиск решения, которое позволило бы нам проникнуть в глубины
нашего доземного существования и хотя бы одним глазком заглянуть в страну
теней, что была до появления человека".
Чарльз Лэмб "Ведьмы и другие ночные страхи"
I
Если человек, путешествующий по северным районам центрального
Массачусетса, на развилке дорог в Эйлсбери близ Динз-Корнерс повернет не в
ту сторону, то он окажется в пустынном и любопытном месте. Местность
становится более возвышенной, а окаймленные зарослями вереска стены камня
все ближе и ближе подходят к колее пыльной извилистой дороги. Деревья в
много численных полосках леса кажутся чересчур большими, а дикие травы,
сорняки и заросли куманики чувствуют себя здесь куда вольготнее, чем в
обжитых районах. В то же время засеянные поля становятся более скудными и
встречаются все реже; а немногочисленные разбросанные здесь дома несут на
себе удивительно сходный отпечаток старости, разрушения и запущенности. Сам
не зная почему, путешественник не решается спросить дорогу у кого-либо из
одиноких людей грубоватой наружности, сидящих на полуразвалившихся крылечках
или работающих на наклонных лугах среди разбросанных там и сям камней. Эти
фигуры выглядят столь тихими и вороватыми, что сразу чувствуешь присутствие
чего-то угрожающего, от чего лучше держаться подальше. Когда дорога
поднимается так высоко, что видишь" горы над темными лесами, ощущение
неясной тревоги усиливается.
Вершины кажутся слишком закругленными и симметричными, чтобы дать
чувство комфорта и естественности, а порой на фоне неба с особой четкостью
вырисовываются странные кольца высоких каменных колонн, которыми увенчана
большая часть этих вершин.
Узкие ущелья и овраги неясной глубины пересекают дорогу, а
переброшенные через них грубо сколоченные мосты всегда кажутся довольно
опасными. Когда дорога вновь начинает идти под уклон, появляются участки
болотистой местности, вызывающие инстинктивную неприязнь, а по вечерам --
настоящий страх из- за стрекота невидимых козодоев; светлячков, танцующих в
необыкновенном изобилии; хриплою и резкого, неприятно настойчивого свиста
жаб. Узкая сверкающая лента Мискатоника в его верховьях очень напоминает
змею, когда он, изгибаясь, подходит к подножию куполообразных холмов.
По мере приближения к холмам, путешественник начинает опасаться их
лесистых склонов больше, чем увенчанных камнями вершин. Эти склоны
поднимаются вверх, такие темные и крутые, что возникает желание оставить их
в стороне, но дорога не позволяет их миновать. По другую сторону скрытого
деревьями мостика видна маленькая деревушка, укрывшаяся между рекой и
вертикальным склоном Круглой Горы, и тут путешественника удивляет зрелище
полусгнивших двускатных крыш, напоминающих скорее о старых архитектурных
традициях, чем о типичных строениях этой местности. Большинство домов
брошены и вот- вот рухнут, а церковь с разрушенной колокольней служит
складом для хозяйственного скарба обитателей деревни.
Жутким кажется доверяться темному тоннелю мостика, но иного пути нет.
Когда же перебираешься на другую сторону, сразу ощущаешь слабый, но какой-то
скверный запах деревенской улицы, запах плесени и многолетнего гниения.
Миновав это место, путешественник всегда испытывает чувство облегчения, а
затем следует по узкой дорожке, огибает подножия холмов и пересекает гладкую
равнину, пока, наконец, вновь нее попадает на развилку