Говард Ф.Лавкрафт

Зов Ктулху

что означали обнаруженный мной глиняный барельеф, а также

разрозненные записи и газетные вырезки, находившиеся в ящике? Неужели мой

дед в старости оказался подвержен самым грубым суевериям? Я решил найти

чудаковатого скульптора, несомненно ответственного за столь очевидное

расстройство прежде трезвою рассудка старого ученого.

Барельеф представлял собой неправильный четырехугольник толщиной менее

дюйма и площадью примерно пять на шесть дюймов; он был явно современного

происхождения. Тем не менее изображенное на нем ничуть ни отвечало

современности ни по духу, ни по замыслу, поскольку, при вшей причудливости и

разнообразии кубизма и футуризма, они редко воспроизводят ту загадочную

регулярность, которая таится в доисторических письменах. А в этом

произведении такого рода письмена безусловно присутствовали, но я, несмотря

на знакомство с бумагами и коллекцией древних рукописей деда, не мог их

идентифицировать с каким-либо конкретным источником или хотя бы получить

малейший намек на их отдаленную принадлежность.

Над этими иероглифами располагалась фигура, которая явно была плодом

фантазии художника, хотя импрессионистская манера исполнения мешала точно

определить ее природу. Это было некое чудовище, или символ, представляющий

чудовище, или просто нечто рожденное больным воображением. Если я скажу, что

в моем воображении, тоже отличающимся экстравагантностью, возникли

одновременно образы осьминога, дракона и карикатуры на человека, то,

думается, я смогу передать дух изображенного существа. Мясистая голова,

снабженная щупальцами, венчала нелепое чешуйчатое тело с недоразвитыми

крыльями; причем именно общий контур этой фигуры делал ее столь пугающе

ужасной. Фигура располагалась на фоне, который должен был, по замыслу

автора, изображать некие циклопические архитектурные сооружения.

Записи, которые содержались в одном ящике с этим барельефом вместе с

газетными вырезками, были выполнены рукой профессора Эйнджелла, причем,

видимо, в последние годы жизни. То, что являлось, предположительно, основным

документом, было озаглавлено "КУЛЬТ ЦТУЛХУ", причем буквы были очень

тщательно выписаны, вероятно, ради избежания неправильного прочтения столь

необычного слова. Сама рукопись была разбита на два раздела, первый из

которых имел заглавие -- "1925 -- Сны и творчество по мотивам снов Х. А.

Уилкокса, Томас- стрит, 7, Провиденс, Лонг-Айленд", а второй -- "Рассказ

инспектора Джона Р. Легресса, Вьенвилльстрит, 121, Новый Орлеан, А. А. О. --

собр, 1908 -- заметки о том же+ свид. Проф. Уэбба" Остальные бумаги

представляли из себя краткие записи, в том числе содержание сновидений

различных лиц, сновидений весьма необычных, выдержки из теософских книг и

журналов (в особенности -- из книги У. Скотта-Эллиота "Атлантис и потерянная

Лемурия"), все остальное же -- заметки о наиболее долго действовавших тайных

культовых обществах и сектах со ссылками на такие мифологические и

антропологические источники как "Золотая ветвь" Фрезера и книга мисс Мюррей

"Культ ведьм в Западной Европе". Газетные вырезки в основном касались

случаев особенно причудливых психических расстройств, а также вспышек

группового помешательства или мании весной 1925 года.

Первый раздел основной рукописи содержал весьма любопытную историю. Она

началась 1 марта 1925 года, когда худой темноволосый молодой человек,

нервически- возбужденный, явился к профессору Эйджеллу, принеся с собой

глиняный барельеф, еще совсем свежий и потому влажный. На его визитной

карточке значилось имя Генри Энтони Уилкокс и мой дед узнал в нем младшего

сына из довольно известной семьи, который в последнее время изучал

скульптуру в Художественной Школе Род-Айленда и проживал в одиночестве в

Флер-де-Лиз-Билдинг, неподалеку от места своей учебы. Уилкокс был не по

годам развитой юноша, известный своим талантом и своими чудачествами. С

раннего детства он испытывал живой интерес к странным историям и непонятным

сновидениям, о которых имел привычку рассказывать, Он называл себя

"психически гиперсензитивным", а добропорядочные степенные жители старого

коммерческою района считали его просто "чудаком" и не воспринимали всерьез.