Говард Ф.Лавкрафт

Зов Ктулху

Полифем, посылающий проклятия вслед

удаляющемуся кораблю Одиссея. Затем великий Цтулху, многократно более

мощный, чем легендарные Циклопы, начал преследование, поднимая гигантские

волны своими космическими гребками. Брайден потерял рассудок.

С того момента он все время только смеялся с короткими паузами до тех

пор, пока смерть не настигла его. Йохансен же почти в полном отчаянии бродил

по палубе, не зная, что

предпринять.

Однако Йохансен все-таки не сдался. Зная, что Существо без труда

настигнет "Бдительную", даже если двигаться на всех парах, он решился на

отчаянный шаг: установив машину на самый полный, взлетел на мостик и резко

развернул штурвал. Поднялись мощные волны и закипела соленая вода. Когда же

машина вновь набрала полные обороты, храбрый норвежец направил нос корабля

прямо на преследующее его чудовищное желе, возвышавшееся над грязной пеной

кормой дьявольского галеона. Чудовищная верхняя часть головоногого с

развевающимися щупальцами поднималась почти до бушприта стойкой яхты, но

Йохансен вел корабль вперед.

Раздался взрыв, как будто лопнул гигантский пузырь, за ним --

отвратительный звук разрезаемой титанической медузы, сопровождаемый

зловонием тысячи разверстых могил.

За один миг корабль накрыло едкое и ослепляющее зеленое облако, так что

была видна лишь яростно кипящая вода за кормой; и хотя -- Боже

всемилостивый! -- разметавшиеся клочья безымянного посланца звезд постепенно

воссоединялись в свою тошнотворную первоначальную форму, дистанция между ним

и яхтой стремительно увеличивалась.

Все было кончено. С того момента Йохансен сидел в рубке, рассматривал

фигурку идола, да еще время от времени готовил нехитрую еду для себя и

сидящего рядом смеющегося безумца. Он даже не пытался управлять судном после

отчаянной гонки, поскольку силы, казалось, полностью оставили его. Затем был

шторм 2 апреля и сознание Йохансена начало затуманиваться. Возникло ощущение

вихревого призрачного кружения в водоворотах бесконечности, бешеной скачки

сквозь вертящиеся вселенные на хвосте кометы, хаотических бросков из бездны

на луну и оттуда назад, в бездну, сопровождавшееся истерическим хохотом

веселящихся древних богов и зеленых, машущих перепончатыми крыльями и

гримасничающих бесов Тартара.

Посреди этого сна пришло спасение -- "Неусыпный", адмиралтейский суд,

улицы Данедина и долгое возвращение домой в старый дом у Эдеберга. Он не в

состоянии был рассказать о случившемся -- его приняли бы за сумасшедшего.

Перед смертью он должен был описать происшедшее, но так, чтобы жена ничего

не узнала. Смерть представлялась ему благодеянием, если только она могла все

стереть из его памяти. Таков был документ, который я прочел, и затем положил

в жестяной ящик рядом с барельефом и бумагами профессора Эйнджелла. Сюда же

будут помещены и мои собственные записи -- свидетельство моего здравого

рассудка и, таким образом, соединится в единую картину то, что, как я

надеюсь, никто больше не сможет собрать воедино. Я заглянул в глаза

вселенского ужаса и с этих пор даже весеннее небо и летние цветы отравлены

для меня его ядом. Но, я думаю, что мне не суждено жить долго. Так же, как

ушел из жизни мой дед, как ушел бедняга Йохансен, так же предстоит покинуть

этот мир и мне, Я слишком много знаю, а ведь культ все еще жив.

Цтулху тоже еще жив, и, как я предполагаю, снова обитает в каменной

бездне, хранящей его с тех времен, как появилось наше солнце. Его проклятый

город вновь ушел под воду, ибо "Неусыпный" беспрепятственно прошел над этим

местом после апрельского шторма; но его служили на земле все еще вопят,

танцуют и приносят человеческие жертвы вокруг увенчанных фигурками идола

монолитов в пустынных местах. Должно быть, он пока еще удерживается в своей

бездонной черной пропасти, иначе весь мир сейчас кричал бы от страха и бился

в припадке безумия. Кто знает исход? Восставший может уйти в бездну, а

опустившийся в бездну может вновь восстать. Воплощение вселенской мерзости

спит в глубине, ожидая своего часа, а смрад гниения расползается над

гибнущими городами людей. Настанет время -- но я не должен и не могу думать

об этом! Молю об одном -- коль мне не суждено будет пережить эту рукопись,

пусть мои душеприказчики не совершат безрассудства и не дадут другим людям