Говард Ф.Лавкрафт

Герберт Уэст - реаниматор

Уэст, будучи материалистом, не верил в существование души. Все

проявления сознания он объяснял телесными явлениями и, разумеется, не ждал

никаких откровений о страшных тайнах невообразимых пучин, поджидающих нас за

порогом смерти. Теоретически я был во многом с ним согласен, но в то же

время сохранял остатки примитивной веры своих предков. Вот почему я глядел

на недвижное тело с некоторым трепетом и страхом. К тому же, я не мог забыть

тот жуткий, нечеловеческий вопль, прозвучавший в ту ночь, когда мы ставили

наш первый эксперимент в заброшенном загородном доме в Аркхеме.

Вскоре появились первые признаки успеха. Мертвенно-белые щеки залил

слабый румянец, и постепенно теплый оттенок распространился по всему лицу,

покрытому необычайно густой русой щетиной. Уэст, державший руку на пульсе

незнакомца, многозначительно кивнул, и почти тотчас же зеркальце у рта

подопытного помутнело. Затем по неподвижному до сих пор телу пробежала

судорога, грудь начала вздыматься и опускаться, сомкнутые веки, дрогнув,

открылись, и на меня взглянули серые, спокойные глаза - глаза живого

человека, однако пока без всяких проблесков сознания или даже любопытства.

Поддавшись странной фантазии, я принялся нашептывать в розовеющее ухо

вопросы о других мирах, память о которых, возможно, еще была жива в душе

того, кто лежал перед нами. Панический ужас, который я вскоре испытал,

вытеснил их из моей памяти, но один, последний вопрос я помню до сих пор:

"Где вы были?" Я и сейчас не могу сказать, получил ли я ответ, ибо с красиво

очерченных губ не сорвалось ни звука, но в тот момент я был уверен, что по

беззвучно шевелившимся губам мне удалось прочесть слова "только что", хотя

их смысла и значения я не понял. Еще раз повторяю, в тот момент меня

переполняла гордость - ибо великая цель, как мне казалось, была достигнута,

впервые возвращенный к жизни человек членораздельно произнес слова,

подсказанные разумом. Победа представлялась несомненной: раствор

подействовал - пусть на время, - вернув бездыханному телу жизнь и разум. Но

радость мгновенно сменилась паническим ужасом - не перед мертвецом, который

вдруг заговорил, а перед человеком, с которым меня много лет связывали

профессиональные узы.

Когда наш подопытный - недавний безупречно свежий труп пришел в себя,

его зрачки при воспоминании о последних минутах земной жизни расширились от

ужаса, несчастный принялся отчаянно бить в воздухе руками и ногами, как

видно, решив дорого продать свою жизнь, и прежде, чем вновь, теперь уж

навсегда, погрузиться в небытие, выкрикнул слова, которые до сих пор звучат

в моем больном мозгу:

- На помощь! Спасите! Прочь от меня, белобрысый изверг! Убери свой

проклятый шприц!

V. Ужас из темного угла

Опубликовано в июне 1922 года в Home Brew Vol. 1, No. 5, p. 45-50.

Об ужасах Мировой войны рассказывают много душераздирающих историй, не

появившихся в печати. От одних мне становится не по себе, от других тошнота

подступает к горлу, от третьих бросает в дрожь и тянет оглянуться в темноте.

Однако какими бы жуткими ни были эти истории, они не идут ни в какое

сравнение с нечеловеческим, неизъяснимым ужасом из темного угла, о котором я

собираюсь рассказать.

В 1915 году я в звании младшего лейтенанта служил врачом канадского

полка во Фландрии. Я был одним из многих американцев, опередивших свое

правительство в этой гигантской битве. Однако в армии я оказался не по

собственной воле, а подчиняясь приказу человека, верным помощником которого

я был - известного бостонского хирурга доктора Герберта Уэста. Попасть на

войну было его давнишней мечтой. И когда такая возможность предоставилась,

он властно потребовал, чтобы я его сопровождал. К тому времени у меня

имелись причины желать разлуки, причины, по которым совместная с Уэстом

медицинская практика становилась для меня все более тягостной. Но когда он

отправился в Оттаву и, использовав университетские связи, получил майорскую

должность, я не смог противиться его решимости.

Когда я говорю, что доктор Уэст мечтал оказаться на войне, я не имею в

виду, что ему нравилось воевать или что он радел за судьбы цивилизации. Он

всю жизнь был холодной умной машиной: светловолосый, худощавый, с голубыми