Говард Лавкрафт

Случай Чарльза Декстера Варда

пола: что-то темное неуклюже прыгает, пытаясь

выбраться наружу. Рука, держащая фонарик, дрогнула, но доктор заставил себя

снова посмотреть вниз; он должен был убедиться, что в глубине зловещего

подземелья действительно замуровано живое существо. Чарльз оставил его здесь

умирать от голода - ведь прошло уже несколько месяцев с тех пор, как его

увезли в лечебницу, и из множества подобных тварей, заключенных в такие же

каменные гробы с. просверленной крышкой, которых так много в этом огромном

сводчатом подземелье, наверняка выжило лишь несколько. Каким бы ни было

заживо погребенное существо, оно не могло даже улечься в своей тесной узкой

норе: все эти страшные недели оно стонало, корчилось и выло, подпрыгивая на

слабых ногах, тщетно ожидая избавления, ибо хозяин оставил его голодным и

беспомощным.

Но, хотя Маринус Бикнелл Виллетт считал себя смелым человеком и не

привык отворачиваться от опасности, он до сих пор жалеет, что решился

бросить в глубину колодца еще один взгляд; то, что он там увидел, оставило в

душе неизгладимый след. Трудно сказать, почему вид этого существа, каким бы

уродливым оно и было, мог так потрясти его. Возможно, определенные формы

способны внушать необъяснимый ужас, пробуждая древние понятия, таящиеся в

подсознании; словно исчезает на миг спасительное покрывало, и человек

остается один на один с непознаваемыми космическими силами, с неведомым, что

кроется за иллюзиями здравого смысла.

Создание как раз такой формы увидел Виллетт в глубине колодца, и на

несколько минут был охвачен безумием, словно сам превратился в пациента

лечебницы доктора Войта. Фонарик выпал из его онемевших пальцев, доктор даже

не обратил внимания на хруст, раздавшийся внизу, когда этот фонарик достиг

страшного пленника. Виллетт кричал, не в силах остановиться. Ни один из его

друзей не поверил бы, что этот панический визг доносится из уст доктора.

Ноги не держали его, он пытался ползти, катался по отвратительно влажному

полу, стремясь оказаться как можно дальше от адского колодца, обитатель

которого отвечал заунывным воем на его панические вопли. Он ободрал руки о

грубые неотесанные камни, несколько раз ударился головой о колонну.

Понемногу доктор пришел в себя. Вокруг расстилался зловонный мрак. Виллетт

закрыл ладонями уши, чтобы не слышать глухих злобных стонов, которыми

сменились вопли омерзительных существ. Он был весь покрыт потом. Везде

царила непроглядная темнота, темнота и неизбывный страх. Внизу, под ним,

копошились десятки несчастных созданий, все еще живых; с одного из колодцев

он сам, собственными руками снял крышку... Виллетт сознавал, что существо,

которое он увидел, никогда но сможет взобраться вверх по скользким стенам, и

все же дрожал, не в силах избавиться от навязчивой мысли, что оно найдет

какую-нибудь опору и выкарабкается из своей темницы.

Впоследствии доктор не мог описать это существо, он говорил лишь, что

оно напомнило ему одну из фигур, вырезанных на чудовищном алтаре. Природа

никогда не создавала чего-либо подобного: создание выглядело как бы

незавершенным, словно некий безумец слепил его из частей, не подходящих друг

к другу. Очевидно, они были воссозданы из того, что Вард называл

"несовершенными солями", и приносились в жертву во время свершения различных

ритуалов. Поэтому их изображения вырезаны на алтаре. Там были еще худшие

твари, чем та, которая испугала доктора Виллетта - а ведь н заглянул только

в один колодец! Блуждая под темными сводами старого подземелья, Виллетт

вдруг припомнил фразу из письма Саймона Орна (он же Джедедия Орн),

адресованного Карвену:

"Не было ничего, кроме ужаснейших Монструозностей, среди того, что Х.

воссоздал из Вещи, от коей имел в своем распоряжении лишь часть".

Потом он подумал о найденном в поле близ Потуксета обугленном трупе

получеловека-полузверя. По словам старого Слокум, это произошло сразу же

после нападения на ферму Карвена.

Слова Варда звучали в голове Виллетта, метавшегося. в полной темноте по

зловонному подземелью. Он старался взять себя в руки, громко повторял все,

что приходило ему на ум: знакомые с детства молитвы, модернистские пассажи

из "Бесплодной земли" Эллиота, и наконец, сам не зная почему, стал

произносить запавшую в память двойную формулу, которую нашел в подземной