замечали перемену в
его поведении и речи.
Они слышали, что Чарльз Вард - любитель и знаток старины, но ни один
самый заядлый поклонник всего старинного не пользуется в обыденной жизни
устаревшими выражениями и жестами. И все вместе - этот хриплый голос,
трясущиеся, словно пораженные параличом руки, провалы памяти, затрудненная
речь и странное поведение - производило впечатление поистине тяжкой болезни,
которая давала пищу для широко распространившихся странных слухов. Покидая
Чарльза, инспекторы решили, что им совершенно необходимо поговорить с
Вардом-старшим.
Шестого мая 1928 года в конторе мистера Варда состоялась длительная и
серьезная беседа, после которой до крайности расстроенный мистер Вард вызвал
доктора Виллетта и признался, что бессилен что-либо предпринять. Виллетт,
просмотрев чеки Чарльза с неуклюже нацарапанными подписями, мысленно сравнил
их с почерком, которым было написано последнее письмо. Разница бросалась в
глаза, но такой почерк, как на чеках, доктор уже где-то встречал. Буквы были
угловатыми и архаическими, их очертания и наклон разительно отличались от
написания этих Букв Вардом. Необычный почерк, где он мог его видеть?
Совершенно бесспорно,
Чарльз сошел с ума, в этом нет никаких сомнений, неправомочен
распоряжаться своим имуществом и не должен общаться с внешним миром. Надо
срочно взять его под наблюдение и лечить. Мистер Вард вызвал известных
психиатров - доктора Пека и Вейта из Провиденса и доктора Лаймана из Бостона
- и вместе с доктором Виллеттом подробно рассказал им о предыстории болезни
Чарльза; Они собрались в бывшей библиотеке больного, просматривая
оставленные Чарльзом книги и бумаги, чтобы получить представление о его
наклонностях и характере. Изучив этот материал, а также письмо, написанное
Виллетту, психиатры согласились, что столь интенсивные занятия Чарльза Варда
могли разрушить или, по крайней мере, деформировать нормальный интеллект, и
выразили желание увидеть прочие книги и документы, с которыми Чарльз
работает в настоящее время, Но это можно была сделать (если бы Чарльз
разрешил) только в его доме в Потуксете. Виллетт занялся случаем Варда с
лихорадочной энергией, и именно в это время получил показания рабочих,
видевших, как Чарльз нашел документы Карвена, а также обнаружил,
просматривая комплект газеты "Джорнал", что Чарльз уничтожил заметки о
"кладбищенских" происшествиях.
В среду, восьмого марта, Виллетт, Пек, Лайман и Вейт нанесли молодому
Варду визит, не скрывая цель. Они задавали ему, уже официально признанному
их пациентом, множество вопросов, интересуясь каждой мелочью.. Чарльз,
которого им пришлось чрезвычайно долго ждать, наконец появился, источая
странный и неприятный запах, и казался очень взволнованным. Однако он был
настроен мирно и без всяких возражений признал, что его память и общее
самочувствие сильно пострадали от непосильных занятий. Он не возражал, когда
врачи настойчиво посоветовали ему сменить обстановку, и продемонстрировал
поистине блестящие знания во всем, что не касалось современной жизни. Его
спокойное и сдержанное поведение могло бы смутить врачей, если бы не общий
архаичный характер его речи и высказанные им мысли, явно принадлежавшие по
крайней мере прошлому веку, что указывало на явные отклонения в психике. О
своей работе он рассказал врачам не больше, чем ранее сообщил родителям и
доктору Виллетту, а письмо, написанное им в прошлом месяце, приписывал
нервному расстройству, которое вызвало истерический припадок. Он утверждал,
что в коттедже нет ни второй библиотеки, ни лаборатории, и объяснял
временный уход из родительского дома нежеланием наполнять его запахами,
которые прямо-таки пропитали всю его одеялу. Разговоры соседей он считал
глупыми выдумками невежественных людей, терзаемых неутоленным любопытством.
Относительно нынешнего местопребывания мистера Аллена он, по его словам, не
мог высказаться с полной определенностью, но уверял, что тот появится, когда
в этом будет необходимость. Расплачиваясь с молчаливым мулатом, не
ответившим ни на один вопрос непрошеных гостей, и запирая дом, казалось
таивший неразгаданную тайну, молодой Вард не проявил никакой нервозности и
лишь на очень короткое время остановился у дверей, словно прислушиваясь к
каким-то очень