Говард Лавкрафт

Случай Чарльза Декстера Варда

был оставаться с капитаном Мэтьюсоном у каменного строения.

Доктор Бовен и Эзра Виден были в группе капитана Виппля, которая должна была

начать штурм дома сразу, как только к капитану Випплю прибудет посланный от

капитана Хопкинса, сообщая о готовности береговой группы. Тогда командир

отряда подаст сигнал - один громкий свисток, и все три группы одновременно

начнут штурм в трех местах. В час ночи с минутами вес три группы покинули

ферму Феннера: одна направилась к берегу, вторая - в долину реки, к двери,

ведущей в подземелье, а третья в свою очередь разделилась на две части и

двинулась к ферме Карвена.

Элеазар Смит, сопровождавший береговую группу, пишет в своем дневнике,

что прибыли они к месту назначения без всяких происшествий и долго ждали у

крутого склона берега, спускающегося к бухте; один раз тишина была нарушена

неясным звуком, напоминающим сигнал, второй раз - свирепым рычанием и

криками, затем - взрывом, происшедшим, по всей вероятности, в том же месте.

Позже одному из моряков показалось, что он слышит отдаленные мушкетные и

ружейные выстрелы, а еще через некоторое время Смит почувствовал, как все

вокруг заходило ходуном и воздух содрогнулся от таинственных и страшных

слов, произнесенных неведомым гигантским существом. Только перед самым

рассветом к ним в одиночку добрался посланный, измученный, с дико блуждающим

взглядом; одежда его источала ужасающее зловоние. Он велел им без всякого

шума расходиться по домам и никогда не упоминать и даже не думать о делах

этой ночи и том, чье имя было Джозеф Карвен. Вид этого человека был

убедительнее всяких слов. И хотя этот человек был простым и честным моряком,

имевшим множество друзей, казалось, в нем произошла какая-то непонятная

перемена: что-то надломилось в его душе, и после той ночи он навсегда

держался в стороне от людей. То же случилось и с другими их спутниками,

побывавшими в самом гнезде неведомых ужасов, которых участники береговой

группы встретили позже. Каждый из этих людей, казалось, утратил частицу

своего существа, увидев и услышав нечто, не предназначенное для человеческих

ушей и глаз, и не сумев это забыть. Они никогда ни о чем не рассказывали,

ибо инстинкт самосохранения - самый примитивный из человеческих инстинктов -

заставляет человека останавливаться перед страшным и неведомым. Береговой

группе также передался от единственного добравшегося до них гонца

невыразимый страх, который запечатал им уста. Они почти ничего не

рассказывали, и дневник Элезара Смита является единственной записью,

оставшейся от ночного похода вооруженного отряда, который вышел из таверны

под вывеской "Золотой Лев" в весеннюю звездную ночь.

Однако Чарльз Вард нашел косвенные сведения об этой экспедиции в

письмах Феннеров, которые он нашел в Нью-Лондоне, где, как ему было

известно, проживала другая ветвь этого семейства. По всей вероятности,

потуксетские Феннеры, из чьего дома была видна обреченная ферма, заметили,

как туда шли группы вооруженных людей, ясно слышали бешеный лай собак

Карвена, за которым последовал пронзительный свисток - сигнал к штурму.

После свистка из каменного здания во дворе фермы в небо вновь вырвался яркий

луч света, и сразу же после быстрой трели второго сигнала, зовущего все

группы на приступ, послышалась слабая россыпь мушкетных выстрелов, почти

заглушенная ужасающим воплем и рычанием. Никакими описаниями нельзя передать

весь ужас этого вопля, и Люк Феннер пишет, что его мать потеряла сознание,

услышав этот звук. Потом вопль повторился немного тише, сопровождаемый

глухими выстрелами из ружей и мушкетов, затем оглушительным взрывом,

раздавшимся со стороны реки. Примерно через час после этого собаки стали

лаять, словно испуганные чем-то, послышался глухой подземный гул, и пол в

доме задрожал, так что покачнулись свечи, стоявшие на каминной доске.

Почувствовался сильный запах серы, и в это время отец Люка Феннера сказал,

что слышал третий сигнал, зовущий на помощь, хотя другие члены семьи ничего

не заметили. Снова прозвучали залпы мушкетов, сопровождаемые глухим

гортанным криком, не таким пронзительным, как прежде, но еще более ужасным -

он был чем-то вроде злобного бульканья или кашля, так что назвать это звук

криком можно было лишь потому, что он продолжался бесконечно и его было