изображение того самого безымянного острова, который
встретился ему в море на пути в Инкуанок, той самой серой проклятой скалы,
которую инкуанокские моряки старались обходить стороной и откуда всю ночь
неслись жуткие завывания.
И еще на этих фресках был изображен большой морской порт, столица этих
полулюдей, гордо вознесшая свои колонны среди утесов и базальтовых причалов,
и красующаяся высокими храминами и высеченными из камня постройками.
Огромные сады и окаймленные колоннами улицы тянулись от прибрежных утесов и
от шести охраняемых сфинксами городских ворот к огромной центральной
площади, а на площади стояли два гигантских крылатых льва, охранявших вход
на подземную лестницу. Эти крылатые львы были изображены на многих фресках,
и их могучие фигуры сияли в серых сумерках дня и в облачном сиянии ночи. И,
шагая мимо часто повторяющихся настенных картин, Картер наконец-то понял,
что же они изображают и что это за город, который полулюди воздвигли задолго
до появления черных галер. Ошибки быть не могло, ибо предания сновидческого
мира щедры и обильны. Вне всякого сомнения, этот первобытный город был
легендарным Саркомандом, чьи руины обветрились и выбелились за миллионы лет
до появления на земле первого человека и чьи два исполинских льва-близнеца
вечно стерегут лестницу, ведущую из сновидческого мира в великую бездну.
На прочих же изображениях появлялись мрачные серые хребты, отделявшие
Ленг от Инкуанока, и чудовищные птицы шантак, что строили свои гнезда в
высокогорных ущельях на склонах неприступных хребтов. И еще там были
изображены диковинные пещеры у самых вершин, от которых с испуганными
криками улетали прочь даже самые отчаянные из птиц шантак. Картер обратил
внимание на эти пещеры, пролетая над ними, и мысленно отметил их сходство с
пещерами Нгранека. Теперь он ясно видел, что это сходство далеко не
случайно, ибо на фресках были изображены страшные обитатели этих пещер, чьи
перепончатые крылья, изогнутые рога, колючие хвосты, цепкие лапы и скользкие
туловища были ему знакомы. Он уже встречался с этими безмолвными крылатыми
когтистыми тварями, с этими безрассудными часовыми великой бездны, которых
страшатся даже Великие боги и чьим властелином является даже не Ньярлатотеп,
а косматый седой Ноденс. Ибо то были ужасные ночные призраки, которые не
умеют ни хохотать, ни улыбаться, ибо у них нет лиц, и которые непрестанно
хлопают крыльями во тьме между Пнат-ской долиной и переходами во внешний
мир,
Косоглазый купец ввел Картера в огромную куполообразную залу, стены
которой были покрыты резными барельефами пугающего содержания, а посередине
зиял круглый зев, окруженный шестью безобразно запачканными каменными
алтарями. Бездонный зловонный склеп не был освещен, и во тьме лишь слабо
сияла тусклая крошечная лампа зловещего купца, и при ее свете мало-помалу
Картер сумел различить кое-какие детали. В дальнем углу зала высилась
каменная кафедра, к которой вели пять ступеней, и там на золотом троне
восседала массивная фигура в желтом шелковом одеянии, испещренном красными
узорами, и в желтой шелковой маске на лице. Этому существу косоглазый купец
сделал рукой некие знаки, и сидящий во тьме поднял мерзкого вида резную
флейту из слоновой кости, которую зажимал в лапах, облаченных в шелка, и,
приложив ее к желтой маске, выдул несколько отвратительных звуков. Их беседа
продолжалась некоторое время, и в звуках этой флейты, как и в витавшем в
этой зале зловонии, Картер распознал что-то мучительно знакомое. Он вспомнил
о пугающем городе, залитом красным светом, и о чудовищной процессии, некогда
шествовавшей по его улицам, и о страшном блуждании по лунной местности, и о
последовавшем затем поспешном бегстве при посредстве его друзей, земных
котов. Он понял, что восседающая на кафедре тварь, вне всякого сомнения, и
есть неописуемый верховный жрец, о котором идет самая невероятная и пугающая
молва, но он устрашился даже предположить, кем же этот чудовищный верховный
жрец может быть.
А потом разрисованный шелк чуть соскользнул с серо-белой лапы, и Картер
понял, кто такой этот жуткий верховный жрец. И в ту же страшную секунду его
объял несказанный страх и подвигнул к тому, что его разум никогда бы не
приказал ему совершить, ибо в его потрясенном мозгу стучала лишь одна
лихорадочная мысль -- как можно скорее спастись