многое узнал об Иных богах в далеких пределах космоса, особенно в тех
безднах, где формы не существует, и разноцветные клубящиеся газы хранят
последние тайны мироздания. Фиолетовый газ Снгак поведал ему ужасные вещи о
ползучем хаосе Ньярлатотепе и наказал ему никогда не приближаться к
центральной бездне, где султан демонов Азатот жадно жует во тьме. Вообще же
очень неразумно прекословить Старцам, и коли уж они так настойчиво
преграждают ему путь к чудесному предзакатному городу, стало быть, лучше и
не искать этот город.
Куранес к тому же выразил сомнение в том, что его посетитель извлечет
какую-либо пользу, придя в этот город, даже если это ему и удастся. Он и сам
ведь долгие годы стремился попасть в прекрасный Селефаис и на землю
Оот-Наргай, и обрести свободу, полноту и высокий восторг жизни, лишенной
всех предрассудков, препон и глупости. Но теперь, когда он обрел и этот
город, и эту землю, и стал их повелителем, он осознал, что и свобода и
полнота жизни слишком быстро увядают и наскучивают из-за отсутствия в его
ощущениях и воспоминаниях чего-то более осязаемого. Он был царем Оот-Наргая,
но не нашел в том никакого глубокого смысла, и постоянно испытывал тоску по
милым сердцу приметам Англии, которые так много значили для него в юности.
Он отдал бы все свои владения за один только звон корнуолльского церковного
колокола, несущейся над долинами, и все тысячи минаретов Селефаиса -- за
родные островерхие крыши деревенских домов вблизи его родового поместья. И
он сказал своему гостю, что неведомый предзакатный город, возможно, не
подарит ему взыскуемого удовлетворения, и что, вероятно, лучше будет, если
он останется величественным и полузабытым сном. Ибо Куранес часто навещал
Картера в старой жизни наяву и неплохо помнил милые массачусетсские холмы,
среди которых прошло его детство.
Он не сомневался, что искатель возжаждет увидеть лишь самые ранние
непозабытые сцены: озаренный вечерним сиянием Би-кон-Хилл, высокие шпили и
извилистые улочки дивного Кингс-порта, древние двускатные крыши седого
Аркхема, помнящего предания о ведьмах, и благословенные луга и долины,
посреди которых высятся обрушенные каменные стены и белые фронтоны
фермерских домов проглядывают сквозь буйную зелень. Вот о чем он поведал
Рэндольфу Картеру, но искатель упрямо стоял на своем. В конце концов они
расстались, каждый при своем убеждении, и Картер вернулся через бронзовые
ворота в Селефаис и пошел по улице Столпов к старой приморской стене; там он
вновь стал расспрашивать моряков из дальних краев и дожидался прибытия
темных кораблей из холодного и сумеречного Инкуанока, чьи странноликие
матросы и торговцы ониксом были кровными потомками Великих богов.
В один звездный вечер, когда над гаванью ярко сиял маяк, показался
долгожданный корабль, и странноликие матросы и купцы по одному и группками
стали появляться в портовых тавернах у приморской стены. Удивительно было
видеть вновь живые лица, столь похожие на божественный лик на Нгранеке, но
Картер не спешил вступить в беседу с молчаливыми матросами. Он не знал,
насколько горды и скрытны эти дети Великих, и насколько внятны их тайные
воспоминания, и был уверен, что было бы неразумно сразу заговорить с ними о
предмете своих поисков или слишком настойчиво интересоваться холодной
пустыней на севере их сумеречной страны. С посетителями древних таверн они
почти не разговаривали, а сидели отдельно в темных углах и тихо напевали
незнакомые мелодии своей неведомой родины, либо же нараспев рассказывали
друг другу длинные истории на языке, не понятном для обитателей
сновидческого мира. И настолько дивными и щемящими были их песни и рассказы,
что их чудесный смысл можно было угадать по выражениям лиц слушателей, хотя
слова для обычного уха звучали не более чем диковинной каденцией и невнятной
мелодией.
Целую неделю таинственные моряки просиживали в тавернах и торговали на
базарах Селефаиса, и, прежде чем они отправились в обратный путь. Картеру
удалось выговорить себе место на черном корабле, под тем предлогом, что он,
мол, старый добытчик оникса и хочет поработать в их каменоломнях. Это был
очень красивый корабль, искусно построенный из тикового дерева, с эбеновыми
скрепами и золотой отделкой, а каюта, где разместился путешественник, была
убрана шелками