Говард Лавкрафт

Хребты безумия

нам было жаль оставлять этого

последнего и, возможно, раненого жителя города на почти верную смерть.

Слава Богу, мы не замедлили бег. Пар вновь сгустился, мы летели вперед

со всех ног, а позади, хлопая крыльями, испуганно кричали пингвины, Это было

само по себе странно, если вспомнить, как вяло реагировали они на наше

присутствие. Вновь послышался громкий трубный клич: "Текели-ли! Текели-ли!"

Значит, мы ошибались. Звездоголовый не был ранен, он просто задержался у

трупов своих товарищей, над которыми поблескивала на стене надпись из

гнусной слизи. Неизвестно, что означала дьявольская надпись, но она могла

оскорбить звездоголового: похороны в лагере Лейка говорили о том, что Старцы

безмерно чтут своих усопших. Включенные на полную мощь фонарики высветили

впереди ту, уже известную нам большую пещеру, где сходилось множество

подземных ходов. Мы облегченно вздохнули, вырвавшись наконец из плена

загаженных шогготами стен: даже не разглядывая мерзкую резьбу, мы ощущали ее

всем своим естеством.

При виде пещеры нам пришло также в голову, что, возможно, наш

преследователь затеряется в этом лабиринте. Находившиеся здесь слепые

пингвины-альбиносы пребывали в страшной панике, казалось, они ожидают

появления чего-то ужасного. Можно попробовать притушить фонарики и, в

надежде, что испуганно мечущиеся и гогочущие огромные птицы заглушат наш

слоновый топот, юркнуть прямиком в туннель: кто знает, вдруг удастся

обмануть врага. В туманной дымке грязный, тусклый пол основного туннеля

почти не просматривался, разительно отличаясь от зловеще поблескивавшей

позади нас галереи; тут даже Старцам с их шестым чувством, позволявшим до

какой-то степени ориентироваться в темноте, пришлось бы туго. Мы и сами

боялись промахнуться, угодить не в тот коридор, ведь у нас была одна цель --

мчаться что есть илы по туннелю в направлении мертвого города, а попади мы

ненароком в одну из боковых галерей, последствия могли быть самые

непредсказуемые.

То, что мы сейчас живы, доказывает, что существо, гнавшееся за нами,

ошиблось и выбрало не тот путь, мы же чудом попали куда надо. И еще нам

помогли пингвины и туман. К счастью, водяные пары, то сгущаясь, то

рассеиваясь, в нужный момент закрыли нас плотной завесой. А вот раньше,

когда мы только вбежали в пещеру, оставив позади оскверненную гнусной

резьбой галерею, и в отчаянии оглянулись назад, вот тогда дымка несколько

разошлась, и перед тем как притушить фонарики и, смешавшись с пингвиньей

стаей, попытаться незаметно улизнуть, мы впервые увидели догонявшую нас

тварь. Судьба была благосклонна к нам позже, когда скрыла нас в тумане, а в

тот момент она явила нам свой грозный лик; мелькнувшее видение отняло у нас

покой до конца наших дней.

Заставил нас обернуться извечный инстинкт догоняемой жертвы, которая

хочет знать, каковы ее шансы, хотя, возможно, здесь примешались и другие

подсознательные импульсы. Во время бегства все в нас было подчинено одной

цели -- спастись, мы не замечали ничего вокруг и, уж конечно, ничего не

анализировали, но в мозг тем не менее, помимо нашей воли, поступали сигналы,

которые посылало наше обоняние. Все это мы осознали позже. Удивительно, но

запах не менялся! В воздухе висело все то же зловоние, которое поднималось

ранее над измазанными слизью, обезглавленными трупами. А ведь запаху

следовало бы измениться! Этого требовала простая логика. Теперь должен

преобладать прежний едкий запах, неизменно сопровождавший звездоголовых. Но

все наоборот: ноздри захлестывала та самая вонь, она нарастала с каждой

секундой, становясь все ядовитее.

Казалось, мы оглянулись одновременно, как по команде, но на самом деле,

конечно же, первым был один из двоих, хотя второй тут же последовал его

примеру. Оглянувшись, мы включили на полную мощность фонарики и направили

лучи на поредевший туман. Поступили мы так, возможно, из обычного страха,

желая знать, в чем именно заключается опасность, а может, из

подсознательного стремления ослепить врага, а потом, пока он будет приходить

в себя, скользнув меж пингвинов, юркнуть в туннель. Но лучше бы нам не

оглядываться! Ни Орфей, ни жена Лота не заплатили больше за этот

безрассудный поступок! И тут снова послышалось ужасное: "Текели-ли!

Текели-ли!"