Говард Лавкрафт

Хребты безумия

руки

"чужака". Рисунок сразу же вызывал в памяти искусство Старцев, но это

сравнение порождало в нас одновременно и глубокое внутреннее неприятие.

Непроизвольно вспомнилось мне еще одно неудачное подражание чужому стилю --

пальмирские скульптуры, грубо копирующие римскую манеру. Те, что шли перед

нами, тоже заинтересовались резьбой, об этом говорила использованная

батарейка, брошенная рядом с наиболее типичным картушем.

Однако из-за недостатка времени мы бросили на эти необычные барельефы

лишь беглый взгляд и почти тут же возобновили путь, хотя далее довольно

часто направляли на стену лучи фонариков, высматривая, не появились ли еще

какие-нибудь новшества. Но все шло как прежде, разве что увеличивалось

расстояние между картушами: слишком много отходило от туннеля боковых

галерей. Нам повстречалось несколько пингвинов, мы слышали их крики, но нас

не оставляло чувство, что где-то в отдалении, глубоко под землей, гогочут и

кричат целые стаи этих больших птиц. Новый запах непонятного происхождения

почти вытеснил прежний, едкий. Вновь появившиеся в воздухе струйки пара

говорили о нарастающей разнице температур и о близости морской бездны,

таящейся в кромешной мгле. И тут вдруг, совершенно неожиданно, мы увидели

впереди, прямо на сверкающей глади пола какое-то препятствие -- нет, совсем

не пингвинов, а что-то другое. Решив, что непосредственной опасности как

будто нет, мы включили второй фонарик.

И вот снова слова застывают у меня на губах. Казалось бы, пора

привыкнуть спокойнее на все реагировать, а может, даже ожесточиться, но в

жизни случаются такие переживания, что ранят особенно глубоко, от них

невозможно исцелиться, рана продолжает ныть, а чувствительность настолько

обостряется, что достаточно оживить в памяти роковые события, и снова

вспыхивают боль и ужас. Как я уже говорил, мы увидели впереди, на чистом

блестящем полу, некое препятствие, и одновременно наши ноздри уловили все

тот же новый запах, многократно усилившийся и смешавшийся с едкими

испарениями тех, кто шел перед нами. При свете фонариков у нас не осталось

никаких сомнений в природе неожиданного препятствия; мы не побоялись подойти

поближе, потому что даже на расстоянии было видно, что распростертые на полу

существа не способны больше никому причинить вреда -- так же как и шестеро

их товарищей, похороненных под ужасными пятиконечными надгробиями из льда в

лагере несчастного Лейка. Как и у собратьев, почивших в ледяной могиле, у

них были отсечены некоторые члены, а по расползавшейся темно-зеленой вязкой

лужице было понятно, что печальное событие случилось совсем недавно. Мы

увидели только четверых, хотя из посланий Лейка явствовало, что

звездоголовых существ должно быть не менее восьми. Зрелище потрясло и

одновременно удивило нас: что за роковая встреча произошла здесь, в

кромешной тьме?!

Напуганные пингвины разъяренно щелкали клювами; по доносившимся

издалека крикам мы поняли, что впереди -- гнездовье. Неужели звездоголовые,

потревожив птиц, навлекли на себя их ярость? Судя по характеру ран, такого

быть не могло: ткани, которые с трудом рассек скальпелем Лейк, легко

выдержали бы удары птичьих клювов. Кроме того, огромные слепые птицы вели

себя исключительно мирно.

Может, звездоголовые поссорились между собой? Тогда вина ложилась на

четверых отсутствующих. Но где они? Прячутся неподалеку и выжидают удобный

момент, чтобы напасть на нас? Медленно продвигаясь к месту трагедии, мы

опасливо поглядывали в сторону боковых галерей. Что бы здесь ни случилось,

это очень напугало пингвинов, они необычайно всполошились. Возможно, схватка

завязалась недалеко от гнездовья, где-нибудь на берегу бездонной темной

пучины: ведь поблизости не было птичьих гнезд. Может, звездоголовые бежали

от преследователей, хотели поскорее добраться до оставленных саней, но тут

убийцы нагнали тех, кто послабее, и прикончили? Можно представить себе

панику среди звездоголовых, когда нечто ужасное поднялось из темных глубин,

распугав пингвинов, и те с криками и гоготом бросились в бегство.

Итак, мы опасливо приближались к загромоздившим проход, истерзанным

созданиям. Но не дошли, а, слава Создателю, бросились прочь, опрометью

понеслись назад по проклятому туннелю, по его гладкому, скользкому полу,