Говард Лавкрафт

Хребты безумия

и картуши украшали стены с той же регулярностью. Иногда

спуск становился слишком крутым, и тогда мы нащупывали под ногами каменные

ступени. Несколько раз нам попадались небольшие боковые галереи, не

обозначенные на нашем плане, впрочем, они никак не могли нас запутать и

помешать нашему быстрому возвращению, напротив, в случае опасности мы могли

в них укрыться. Неприятный едкий запах тем временем все усиливался. Учитывая

обстоятельства, лезть в туннель было чистым безумием, но в некоторых людях

страсть к познанию перевешивает все, ей уступает даже инстинкт

самосохранения, именно эта страсть и гнала нас вперед. Мы повстречали еще

несколько пингвинов. Сколько нам предстояло идти? Согласно плану, крутой

спуск начинался за милю до бездны, но предыдущие скитания научили нас не

очень-то доверяться масштабам на барельефах.

Через четверть мили едкий запах стал почти невыносимым, и мы с особой

осторожностью проходили мимо боковых галерей. Струйки пара, напротив,

исчезли -- температура теперь всюду выровнялась, такого контраста, как при

входе в туннель, больше не было. Становилось все жарче, и поэтому мы не

удивились, увидев брошенную на пол до боли знакомую теплую одежду. В

основном это были меховые куртки и палатки, пропавшие из лагеря Лейка, и нам

совсем не хотелось рассматривать странные прорези, сделанные похитителями,

подгонявшими вещи по своим фигурам. Вскоре число и размеры боковых галерей

резко увеличилось, видимо, начинался район изрешеченных подземными ходами-

ячейками предгорий.

К едкой вони теперь примешивался какой-то новый, не столь резкий запах,

откуда он взялся, мы не понимали и только гадали; может, что-то гниет, или

так своеобразно пахнет какая-нибудь неизвестная разновидность подземных

грибов? Неожиданно туннель как по волшебству (карты нас к этому не

подготовили) вдруг расширился, сменившись просторной, по-видимому,

естественного происхождения пещерой овальной формы, с ровным каменным полом

приблизительно семидесяти пяти футов длиной и пятидесяти -- шириной. Отсюда

расходилось множество боковых галерей, теряясь в таинственной мгле.

При ближайшем рассмотрении пещера оказалась вовсе не естественного

происхождения: перегородки между отдельными ячейками были сознательно

разрушены. Сами стены были неровными, с куполообразного потолка свисали

сталактиты, а вот пол, казалось, только что вымели -- никаких тебе обломков,

осколков и даже пыли совсем немного. Чисто было и в боковых галереях, и это

нас глубоко озадачило. Новый запах все усиливался, он почти вытеснил прежнее

зловоние. От необычной чистоты, граничащей прямо-таки со стерильностью, мы

потеряли дар речи, это казалось настолько необъяснимым, что произвело на нас

более жуткое впечатление, чем все прежние странности. Прямо перед нами

начиналась галерея, вход в которую был отделан более тщательно, чем все

прочие; нам следовало выбрать его: на это указывали ведущие к нему

внушительные груды пингвиньего помета. Решив не рисковать, мы, во избежание

всяких случайностей, начали вновь рвать бумагу: ведь на следы рассчитывать

не приходилось, чистота была прямо идеальная -- никакой пыли. Войдя в

галерею, мы привычно осветили фонариком стены и застыли в изумлении: как

снизился уровень резьбы! Нам уже было известно, что во времена строительства

туннелей искусство у Старцев находилось в глубоком упадке, и сами недавно

воочию в этом убедились. Но теперь, на подступах к загадочной бездне, мы

увидели перемены настолько разительные, что не могли найти им никаких

объяснений. И форма, и содержание немыслимо деградировали, говорить о

каком-либо мастерстве исполнения просто не приходилось.

В новой манере появилось нечто грубое, залихватское -- никакой

тонкости. Резьба в орнаментальных завитках была слишком глубокой, и

Денфорту пришла мысль, что, возможно, здесь происходило как бы

обновление рисунка, своего рода палимпсест -- после того, как обветшала и

стерлась старая резьба. Новый рисунок был исключительно декоративный и

традиционный -- сплошные спирали и углы -- и казался грубой пародией на

геометрический орнамент Старцев. Нас не оставляла мысль, что не только

техника, но само эстетическое чувство подверглось здесь грубому