Говард Лавкрафт

Хребты безумия

сами тела туго перевязаны. Надо ли

говорить, что то были Гедни и пропавшая собака.

Наверное, многие сочтут нас бездушными и, конечно же, не вполне

нормальными, но и после этого жуткого открытия мы продолжали думать о

северном туннеле, хотя, уверяю, мысль о дальнейшем путешествии на какое-то

время оставила нас, вытесненная другими размышлениями. Закрыв тело Гедни

брезентом, мы стояли над ним в глубокой задумчивости, из которой нас вывели

непонятные звуки -- первые, услышанные с того момента, как мы покинули улицы

города, где слабо шелестел ветер, спускаясь со своих заоблачных высот. Очень

земные и хорошо знакомые нам звуки были настолько неожиданны в этом мире

пагубы и смерти, что, опрокидывая все наши представления о космической

гармонии, ошеломили нас сильнее, чем это сделали бы самые невероятные

звучания и шумы.

Услышь мы загадочные и громкие трубные звуки, мы удивились бы меньше --

результаты проведенного Лейком вскрытия подготовили нас к чему-то в этом

роде, более того, наша болезненная фантазия после кровавой резни в лагере

вынуждала нас чуть ли не в каждом завывании ветра чуять недоброе. Ничего

другого не приходилось ожидать от этого дьявольского края вечной смерти.

Здесь приличествовали кладбищенские, унылые песни канувших в прошлое эпох.

Но услышанные нами звуки разом сняли с нас умопомрачение, в которое мы

впали, уже и мысли не допуская, что в глубине антарктического континента

может существовать хоть какая-то нормальная жизнь. То, что мы услышали,

вовсе не исходило от захороненной в незапамятные времена дьявольской твари,

разбуженной полярным солнцем, приласкавшим ее дубленую кожу. Нет, существо,

издавшее этот крик, было до смешного заурядным созданием, к которому мы

привыкли еще в плавании, недалеко от Земли Виктории, и на нашей базе в

заливе Мак-Мердо; его мы никак не ожидали встретить здесь. Короче -- этот

резкий, пронзительный крик принадлежал пингвину.

Он доносился откуда-то снизу -- как раз напротив коридора, которым мы

только что шли, то есть со стороны проложенного к морской пучине туннеля.

Присутствие в этом давно уже безжизненном мире животного, не способного

существовать без воды, наводило на вполне определенные предположения, но

прежде всего хотелось убедиться в реальности крика -- а вдруг нам просто

послышалось? Он, однако, повторился и даже умножился -- орали уже в

несколько глоток. Пойдя на звуки, мы вошли в арку, которую, видно, только

недавно расчистили от завалов. Оставив дневной свет позади, мы возобновили

нашу возню с клочками, тем более что позаимствовали, хоть и не без

брезгливости, изрядную толику бумаги из тюка на санях.

Вскоре лед сменился открытой почвой, состоящей преимущественно из

обломков детрита,-- на ней явственно виднелись следы непонятного

происхождения, как если бы что-то тащили, а раз Денфорт заметил очень четкий

отпечаток, но о нем не стоит распространяться. Мы шли на крик пингвинов, что

соответствовало направлению, в котором, как говорили нам и карта, и компас,

находился вход в северный туннель; коридор, ведущий туда, к счастью, не был

засыпан. Согласно плану, туннель шел из подвала большой пирамидальной

конструкции, на которую мы обратили внимание еще во время полета над

городом,-- она сохранилась лучше многих других построек. Освещая путь

единственным фонариком, мы видели, что нас и тут продолжают сопровождать

барельефы, но теперь нам было не до них.

Впереди замаячил белый громоздкий силуэт, и мы поспешно включили второй

фонарик. Как ни странно, мы тут же сосредоточились на новой загадке, позабыв

о своих страхах. Те, что оставили часть снаряжения на дне огромного цилиндра

и отправились на разведку к морской пучине, могли в любую минуту вернуться,

но мы почему-то перестали принимать их во внимание. Беловатое существо,

неуклюже ковылявшее впереди, было не менее шести футов росту, но мы ни

минуты не сомневались, что оно не из тех, кто побывал в лагере Лейка. Те

были выше и темнее, а по земле двигались, несмотря на свою приспособленность

к жизни под водой, быстро и уверенно,-- это мы поняли из барельефов. И все

же, не буду скрывать, мы испугались. На какое-то мгновение нас охватил

безотчетный ужас, пострашнее прежнего, осознанного, с которым мы ожидали