Говард Лавкрафт

Хребты безумия

вокруг, с

яростным воем несся через перевал ветер, в его реве, усиливавшемся шумом

мотора, можно было расслышать разве что крик, и потому мы с Денфортом

обменялись лишь красноречивым взглядом. Но вот последние футы позади -- и

перед нами неожиданно как бы распахнулись двери в древний и абсолютно чужой

мир, таящий множество нераскрытых секретов.

Думаю, в этот момент мы оба одновременно издали крик, в котором

смешалось все -- восторг, удивление, ужас и недоверие. Конечно, у нас

имелись кое-какие познания, умерявшие наши чувства. Можно было, например,

вспомнить причудливую природную форму камней Сада Богов в Колорадо или

удивительную симметричность отполированных ветром скал Аризонской пустыни.

Или принять открывшееся зрелище за мираж, вроде того, что созерцали прошлым

утром, подлетая к Хребтам Безумия. Надо было непременно опереться на что-то

известное, привычное, чтобы не лишиться рассудка при виде бескрайней ледяной

пустыни, на которой сохранились следы разрушительных ураганов, и кажущегося

также бесконечным грандиозного, геометрически правильного каменного

лабиринта со своей внутренней ритмикой, вздымающего свои вершины,

испещренные трещинами и впадинами, над вечными снегами. Снежный покров

здесь, кстати, был не более сорока -- пятидесяти футов, а кое-где и того

меньше.

Невозможно передать словами впечатление от кошмарного зрелища -- ведь

здесь, не иначе как по наущению дьявола, оказались порушенными все законы

природы. На этом древнем плоскогорье, вознесенном а высоту двадцати тысяч

футов над уровнем моря, с климатам, непригодным для всего живого еще за

пятьсот тысяч лет до появления человека, на всем протяжении этой ледяной

равнины высились -- как бы ни хотелось, в целях сохранения рассудка, списать

все на обман зрения -- каменные джунгли явно искусственного происхождения. А

ведь раньше мы даже и мысли не допускали, что все эти кубы и крепостные валы

могут быть сотворены отнюдь не природой. Да и как допустить, если человек в

те времена, когда материк сковал вечный холод, еще мало чем отличался от

обезьяны?

Но теперь власть разума основательно поколебалась: гигантский лабиринт

из квадратных, округлых и прямоугольных каменных глыб давал недвусмысленное

представление о своей подлинной природе. Это был, несомненно, тот самый

дьявольский город-мираж, только теперь он раскинулся перед нами как

объективная, неотвратимая реальность. Выходит, проклятое наваждение имело

под собой материальное основание: отражаясь в облаках ледяной пыли, этот

доисторический каменный монстр посылал свой образ через горный хребет.

Призрачный фантом, конечно, нес в себе некоторые преувеличения и искажения,

отличаясь от первоисточника, и все же реальность показалась нам куда

страшнее и опасней грезы.

Только колоссальная, нечеловеческая плотность массивных каменных башен

и крепостных стен уберегла от гибели это жуткое творение, которое сотни

тысяч -- а может, и миллионов -- лет дремало здесь, посередине ледяного

безмолвия. "Corona Mundi-- Крыша Мира... " С наших губ срывались фразы одна

бессвязнее другой; наши головы кружило от невероятного зрелища,

раскинувшегося внизу. Мне вновь пришли на ум таинственные древние мифы,

которые так часто вспоминались в этом мертвом антарктическом крае:

демоническое плато Ленг; Ми-Го, омерзительный снежный человек с Гималаев;

Пнакотические рукописи с содержащимися там намеками на их "нечеловеческое"

происхождение; культ Ктулху, "Некрономикон"; гиперборейские легенды о

бесформенном Цатогуа звездных пришельцах, еще более аморфных.

Город тянулся бесконечно далеко в обе стороны, лишь изредка плотность

застройки редела. Как бы пристально ни вглядывались мы в его правую от нас

или левую части, протянувшиеся вдоль низких предгорий, мы не видели большого

просвета -- только с левой стороны от перевала, над которым мы пролетели,

была небольшая прогалина. По чистой случайности мы наткнулись как бы на

пригород -- небольшую часть огромного мегаполиса. Предгорья заполняли

фантастического вида каменные постройки, соединявшие зловещий город с уже

знакомыми нам кубами и крепостными валами; последние, по всей видимости,

являлись не чем иным, как оборонительными сооружениями. Здесь, на внутренней