Говард Ф.Лавкрафт

Единственный наследник

его семнадцатилетний юноша прибыл в столицу в 1653 году и в течение

трех лет обучался там врачебному искусству у Ричарда Уайзмена, бежавшего из

Англии роялиста4. В Пондишери, а позже на Коромандельском Берегу

в Индии слышали о некоем докторе Жане-Франсуа Шарьере, хирурге французской

армии, который состоял там на службе с 1674 года. И, наконец, последнее

упоминание о докторе Шарьере относилось к Квебеку начиная с 1691 года он

практиковал там в течение шести лет, а потом уехал из города неизвестно куда

и с какой целью.

Вывод напрашивался сам собой пресловутый доктор Жан-Франсуа Шарьер,

родившийся в 1636 году в Байонне и бесследно затерявшийся после своего

отъезда из Квебека в тот самый год, когда был возведен дом на Бенефит-стрит,

являлся предком последнего его обитателя и носил одно с ним имя. Но в этом

случае налицо был зияющий пробел между 1697 годом и периодом жизни доктора

Шарьера, скончавшегося три года назад, ибо о семье доктора Жана-Франсуа

Шарьера, жившего на исходе XVII века, не было известно ровным счетом ничего;

даже если мадам Шарьер и дети, рожденные ею от доктора, когда-то и

существовали в природе а иначе как бы смогла протянуться до XX века линия

этого старинного рода, то о них не было никаких достоверных свидетельств.

Могло статься и так, что, живя в Квебеке, Шарьер оставался холостым и

женился только по приезде в Провидено, будучи тогда в почтенном уже возрасте

ему должен был исполниться в то время 61 год. Однако мне не удалось найти ни

одной записи о его женитьбе, чем я был в высшей степени озадачен, хотя как

специалист отдавал себе отчет в том, что при разгадке такого рода тайн

трудности совершенно неизбежны. В общем, я был твердо настроен продолжать

свои поиски.

Решив подойти к решению проблемы с другой стороны, я обратился в фирму

"Бейкер и Гринбоу" в надежде узнать от них что-нибудь существенное о

покойном Шарьере. На этот раз господа юристы встретили меня с еще меньшим

энтузиазмом, нежели во время моего предыдущего визита, тем более что первый

же мой вопрос явно поставил их в тупик. "Как выглядел доктор Шарьер?"

спросил я, и после долгого напряженного молчания оба законника признались,

что они в глаза его не видели и что все распоряжения он отдавал в письмах,

прилагая к ним чеки на солидные суммы; они начали оказывать услуги доктору

примерно за шесть лет до его смерти и продолжают оказывать их сейчас, однако

до того Шарьер никогда не прибегал к их помощи.

Удовлетворившись пока этим, я принялся расспрашивать их о племяннике

покойного хирурга, поскольку наличие такого родственника подразумевало по

крайней мере тот факт, что у Шарьера были некогда брат или сестра. Но и

здесь меня подстерегала неудача Шарьер никогда не именовал своего

загадочного родственника "племянником", сообщая лишь о "единственном

оставшемся в живых наследнике рода Шарьеров по мужской линии". Конечно, этот

наследник вполне мог оказаться племянником покойного доктора, однако с таким

же успехом он мог и не быть им. Нелишне отметить и то, что в завещании

Шарьера стоял пункт, согласно которому "Бейкер и Гринбоу" не должны были

предпринимать никаких шагов по розыску "единственного наследника"; им

оставалось только терпеливо ожидать его появления, причем ему вовсе не

обязательно было приезжать собственной персоной он мог просто послать на их

адрес письмо по специально оговоренной форме, исключавшей вероятность какой

бы то ни было ошибки. За этим явно что-то скрывалось, однако юристам в свое

время хорошо заплатили за молчание и они отнюдь не горели желанием выложить

мне все, что им было известно; впрочем, и известно-то им было совсем

немного. В конце концов мои собеседники довольно-таки раздраженно заметили,

что с момента смерти доктора прошло только три года, и у предполагаемого

наследника есть еще масса времени заявить о себе.

Я вновь отправился к старине Гэмвеллу после фиаско в юридической

конторе мне не оставалось ничего другого. Мой друг так и не встал с постели,

и его лечащий врач, с которым я столкнулся в прихожей, сообщил мне, понизив

голос, что болезнь зашла уже слишком далеко, и потому лучше не волновать

пациента и не утомлять его разговорами. Я и сам понимал, что Гэмвеллу нужен