Говард Ф.Лавкрафт

Заброшенный дом

кирпичных кладок, где разбитые цементные урны, ржавые котлы,

затейливые треножники, некогда служившие им опорой, и тому подобная утварь

валялись повсюду, образуя восхитительный фон для видавшей виды парадной

двери с зияющим наверху оконным проемом, прогнившими ионическими пилястрами

и треугольным фронтоном, изъеденным червями.

Все, что я слышал о страшном доме в детстве, сводилось к тому, что,

якобы, в нем умерло необыкновенно большое число людей. Именно это, как

уверяли меня, заставило первых владельцев покинуть дом лет через двадцать

после того, как он был построен. Просто там была нездоровая атмосфера быть

может, из-за сырости и поганых наростов в подвале, из-за всепроникающего

тошнотворного запаха, из-за сквозняков в коридорах или, наконец, из-за

недоброкачественной воды в колодцах и на водокачке. Все перечисленные

причины выглядели достаточно веско, а дальше такого рода предположений никто

из моих знакомых не шел. И только записные книжки моего дядюшки, неутомимого

собирателя древностей, доктора Илайхью Уиппла, поведали мне о существовании

более мрачных и смутных догадок, лежащих в основе фольклора, бытовавшего

среди слуг прежних времен и простого люда; догадок, никогда не выходивших за

пределы узкого круга посвященных людей и по большей части забытых в те

времена, когда Провиденс вырос в крупный современный город с непрерывно

меняющимся населением.

Можно сказать определенно, что в большинстве своем горожане не склонны

были считать этот дом домом с привидениями или чем-нибудь в этом роде.

Доказательством тому служит отсутствие рассказов о лязге цепей, ледяных

сквозняках, блуждающих огнях и лицах, мелькающих в окнах. Сторонники крайних

взглядов иной раз называли дом несчастливым , но даже они не шли дальше

такого определения. Что действительно не вызывало сомнений, так это

чудовищное количество людей умирающих в нем, точнее сказать, умерших,

поскольку после некоторых событий, случившихся более шестидесяти лет назад,

дом опустел, ибо его стало практически невозможно сдать внаем. Характерно,

что смерть в этом доме никогда не бывала скоропостижной и происходила от

самых различных причин. Общим было лишь то, что у больного постепенно как бы

иссякала жизненная сила, и каждый умирал от той болезни, к которой был

склонен от природы, но только гораздо скорее. А у тех, кто оставался в

живых, в различной степени проявлялись малокровие или чахотка, а иногда и

снижение умственных способностей, что, разумеется, говорило не в пользу

целебных качеств помещения. Следует также добавить, что соседние дома,

похоже, вовсе не обладали подобными пагубными свойствами.

Вот все, что было мне известно до тех пор, пока мои настойчивые

расспросы не вынудили дядюшку показать мне записи, которые, в конечном

счете, и подвигли нас на наше жуткое расследование. В пору моего детства

страшный дом пустовал; в расположенном на высоком уступе дворике, где

никогда не зимовали птицы, росли одни бесплодные, причудливо изогнутые и

старые до безобразия деревья, высокая, густая, неестественно блеклая трава и

уродливые, как ночной кошмар, сорняки. Детьми мы часто посещали это место, и

я до сих пор помню тот мальчишеский азартный страх, который я испытывал не

только перед нездоровой причудливостью этих зловещих растений, но и перед

самой атмосферой и тяжелым запахом полуразрушенного здания, в которое мы

иногда заходили через незапертую парадную дверь, чтобы пощекотать нервы.

Маленькие оконца были по большей части лишены стекол, и невыразимый дух

запустения витал над еле державшейся панельной обшивкой, ветхими внутренними

ставнями, отстающими обоями, отваливающейся штукатуркой, шаткими лестницами

и теми частями поломанной мебели, которые еще оставались там. Пыль и паутина

вносили свою лепту в ощущение ужаса, и настоящим храбрецом считался тот

мальчик, который отваживался добровольно подняться по стремянке на чердак,

обширное балочное пространство которого освещалось лишь крошечными

мерцающими оконцами на концах фронтона и было заполнено сваленными в кучу

обломками сундуков, стульев и прялок, за многие годы опутанными и окутанными

паутиной настолько, что они приобрели самые чудовищные и дьявольские

очертания.

И все же самым страшным местом в доме был не чердак, а сырой и