медли и не рассчитывай на свою образованность, а просто сделай то, что тебе
надо сделать. Твой дед вел какие-то записи - поищи их. Может, узнаешь, что
за люди были эти Марши, а они были совсем непохожи на нас - что-то ужасное с
ними произошло, и как знать, может, потом оно добралось и до Сари...
Эбнер слушал старика и все явственнее ощущал, что между ними словно
зависала какая-то пустота, вакуум определенного взаимного недопонимания -
нечто такое, что не высказывалось ими вслух, а возможно, даже толком и не
осознавалось. Но при одной лишь мысли об этом недоговоренном по спине Эбнера
поползли мурашки, хотя он и пытался всячески побороть столь неприятное
чувство. - Я постараюсь выяснить все, что в моих силах, дядя Зебулон, -
пообещал он.
Старик кивнул и сделал знак мальчику, что хотел бы вернуться в свой
фургон. Тот поспешил к лошади. - Если я понадоблюсь тебе, скажи об этом
Тобиасу, - проговорил он на прощание. - Я приду - если смогу. - Спасибо.
Эбнер с мальчиком помогли старику забраться в фургон; напоследок тот
слабо помахал ему рукой, мальчик ударил кнутом лошадь, и повозка стала
удаляться.
Эбнер еще несколько секунд смотрел им вслед, чувствуя в душе смесь
раздражения и одновременно беспокойства. Он действительно был не на шутку
встревожен, поскольку в словах старца явно просматривался намек на какое-то
смутное предостережение, и одновременно раздосадован, потому что, несмотря
на все свои письменные увещевания и заклинания, дед оставил ему слишком мало
фактической информации, на которую можно было бы опереться. Как знать,
возможно, старик попросту рассчитывал на то, что его внуку, когда он в
очередной раз переступит порог дома своего далекого детства, все же удастся
избежать сколь-нибудь серьезных неприятностей. Во всяком случае, другой
версии у Эбнера пока просто не было.
И все же в глубине души он не мог удовлетвориться подобным объяснением.
А может, речь действительно шла о чем- то настолько ужасном, что Эбнеру не
следовало раньше времени, а то и вовсе узнавать обо всем этом? А если
посмотреть на все иначе, то не мог ли Лютер Уотелей и в самом деле
припрятать где-нибудь в доме ключ к разгадке своей тайны? Это, однако,
казалось довольно маловероятным с учетом характера старика...
Продолжая пребывать в состоянии крайнего недоумения, Эбнер прошел в
дом, разложил покупки и приступил к выработке плана первоочередных действий.
Первым делом ему надо было осмотреть примыкавшую к дому мельницу и
определить, нельзя ли будет отремонтировать и затем продать какую-то часть
ее механизмов. Потом предстояло найти человека или людей, которые бы взялись
аккуратно снести саму мельницу и располагавшуюся над ней комнату. Наконец,
следовало позаботиться о продаже дома и всего остального унаследованного им
имущества, хотя Эбнер испытывал большое сомнение в том, что ему удастся
отыскать человека, который согласился бы поселиться в такой дыре, как
массачусетский Данвич.
Он решил не терять времени даром и сразу же приступил к выполнению
намеченных мероприятий. Осмотр мельницы, однако, показал, что основная часть
механизмов, за исключением тех, которые соединялись непосредственно с
колесом, уже была кем-то демонтирована и, очевидно, продана. Возможно, это
было сделано самим дедом Лютером, решившим таким образом увеличить денежную
часть своего наследства. Таким образом Эбнер был по крайней мере избавлен от
необходимости демонтировать оборудование перед окончательным сносом
мельницы.
Бродя по заросшим паутиной помещениям мельницы, он едва не задыхался от
пыли, которая толстенным слоем покрывала все вокруг, тугими клубами
вздымалась у него из-под ног и делала почти неслышным звук шагов, а потому
он с нескрываемым облегчением вышел наружу, намереваясь приступить к осмотру
колеса.
Пробираясь по деревянному карнизу в направлении круглого каркаса
колеса, он испытывал некоторое беспокойство, опасаясь, что подгнившее дерево
в любой момент проломится и сам он окажется в протекавшей внизу воде.
Конструкция, однако, оказалась более прочной, нежели он предполагал, дерево
выдержало его вес. Колесо оказалось подлинным и притом великолепно
сохранившимся образчиком работы середины девятнадцатого века, и Эбнер даже
поймал себя на мысли, что будет очень жаль уничтожать такой