Говард Ф.Лавкрафт

Запертая комната

С наступлением сумерек дикая и пустынная местность, словно стерегущая

подходы к поселку под названием Данвич, что находится чуть севернее

центральной части Массачусетса, начинает казаться еще более безлюдной и

угрюмой, чем днем, Приглушенный свет придает опустевшим полям и

куполообразным холмам за ними некоторую необычность, даже загадочность, и

привносит в окружающий ландшафт некий элемент пронизывающей, настороженной

враждебности. Вековые деревья и окаймленные зарослями вереска каменные

стены, почти вплотную прижавшиеся к пыльной дороге; топкие болота,

испещренные мириадами светлячков и наполненные непрерывными, жалобными

криками козодоев, бормотанием лягушек и пронзительным пением жаб; извилистые

повороты русла Мискатоника, несущего свои воды между темными холмами в

сторону моря - все это буквально окутывает одинокого путешественника плотным

и сумрачным покрывалом, словно стараясь удержать его в своей власти и лишить

малейшей возможности к бегству.

Направляясь в Данвич, Эбнер Уотелей вновь испытал на себе магическую

силу этих мест, как испытал ее тогда, когда он, в далеком детстве, объятый

ужасом, бросился однажды к матери, умоляя увезти его и из Данвича, и от деда

Лютера Уотелея, у которого они в то время гостили. Как много лет прошло с

тех пор! Столько, что он и счет им забыл. И все же ему было странно, что эта

местность по-прежнему оказывает на него столь сильное воздействие,

просачиваясь сквозь череду прожитых лет, наполненных пребыванием в Сорбонне,

Каире и Лондоне, и словно полностью игнорируя все то строгое, академическое

образование, которое он получил уже после того, как прекратил наносить

визиты старому и угрюмому деду Уотелею, жившему в своем древнем доме,

сросшемся со стоявшей на берегу Мискатоника мельницей. И все же это были

места, где прошло его детство, и которые вновь возвращались сейчас из тумана

времени, так что ему даже казалось, что он лишь вчера посещал здесь своих

родных.

Всех их давно уже нет в живых. Ни матери, ни деда Уотелея, ни его

второй дочери, тетушки Сари - ее он, правда, никогда не видел и знал только,

что она жила где-то в их большом старом доме, - ни мерзкого кузена Уилбэра и

его ужасного брата-близнеца, которые встретили свою жуткую смерть на вершине

Сторожевого холма. И все же сейчас, проезжая по избитому и отчаянно

неровному мосту, он отчетливо видел, что Данвич совершенно не изменился. Его

центральная улица все так же окаймляла подножие маячившей в отдалении

Круглой горы. На месте остались и ветхие, покинутые дома с подгнившими и

кое-где провалившимися двускатными крышами, в старинной церкви со сломанной

колокольней все так же размещался единственный в деревне магазин, а над всем

этим зависала плотная, легко уловимая атмосфера упадка и запустения.

Он свернул с главной улицы поселка и по изъезженной дороге поехал вдоль

берега реки, пока не увидел большой, замшелого вида дом, который казался

несколько непропорциональным из-за прилаженного к нему со стороны реки

большого мельничного колеса. Ныне, в соответствии с завещанием деда Уотелея,

это была уже его частная собственность, причем перед смертью старик особо

оговорил в документах, что если внук захочет поселиться в доме, то он должен

будет предпринять необходимые меры по ликвидации отдельных его частей ,

которые сам дед не успел завершить. Довольно странная оговорка, подумал

тогда Эбнер, хотя, если разобраться, в личности старого Лютера Уотелея почти

все было странным, как если бы упадок Данвича коснулся и его своим леденящим

крылом.

Но самым нелепым в завещании был именно тот пункт, где особо

оговаривалось, что ему, Эбнеру Уотелею, надлежало прекратить свои блуждания

по свету и исполнить предписанные дедом распоряжения относительно дома, хотя

и слепой мог бы заметить, что само по себе строение едва ли заслуживало всех

тех сил и времени, которые неизбежно ушли бы на его вышеупомянутую

реконструкцию. Кроме того, он совершенно отчетливо представлял себе, что

некоторые из родственников, которые и поныне проживали в самом Данвиче или

поблизости от него, едва ли обрадуются его возвращению в их причудливый, но

вполне устоявшийся мир уединенной сельской жизни, которая была характерна

для большинства Уотелеев, особенно после тех кошмарных событий, которые