грубые каракули: "Уберайся
от сюда пока тибя не убили". Оберточная бумага и оберточная бечевка. Это
могло быть и угрозой, и дружеским предостережением, но в любом случае было
ясно, что записку эту написал и подбросил Тобиас Уэтли. Презрительно
усмехнувшись, Эбнер скомкал бумагу и швырнул ее на середину стола.
Все еще пребывая в смятении, он, тем не менее решил про себя, что
бежать отсюда очертя голова совершенно ни к чему. Он останется здесь и на
только для того, чтобы убедиться в правильности своих догадок относительно
Люка Лэнга (как будто после того жуткого телефонного монолога могли еще
оставаться какие-то сомнения), но и для того, чтобы предпринять последнюю
попытку разгадать тайну, которую старик Лютер унес с собой в могилу.
Потушив лампу, он в кромешной темноте отправился в спальню и, не снимая
с себя одежды, с наслаждением растянулся на кровати. Однако заснуть он не
смог ему не давала покоя мысль о том, что он безнадежно запутался в огромном
количестве фактов, которые стали известны ему за последние несколько дней; а
ведь достаточно было найти одноединственное ключевое звено, чтобы, потянув
за него, распутать всю цепь. Эбнер был абсолютно уверен в существовании
такого звена более того, он интуитивно чувствовал, что оно, до сих пор
незамеченное, лежит прямо у него перед глазами.
Вот уже добрых полчаса он ворочался с боку на бок, борясь с охватившей
его бессонницей, как вдруг за пульсирующим хором лягушек и козодоев ему
послышался размеренный плеск воды. Доносившийся, несомненно, с Мискатоника,
он приближался с каждой секундой и в конце концов зазвучал мощно, как шум
океанского прибоя. Эбнер сел в кровати, напряженно вслушиваясь в непонятный
звук но тут шум воды внезапно прекратился, сменившись другим звуком, от
которого у Эбнера по коже забегали мурашки: он услышал, как кто-то
карабкается наверх по мельничному колесу. Недолго думая, Эбнер вскочил на
ноги и выскользнул из спальни.
Он услышал звук тяжелых, приглушенных шагов, исходивший со стороны
заколоченной комнаты. Затем раздалось нечто вроде глухого сдавленного плача,
похожего на детский, который несколько минут спустя совершенно неожиданно
оборвался. После этого , воцарилась полная тишина казалось, даже неистовые
вопли лягушек и козодоев не в силах были нарушить ее.
Эбнер вошел в кухню и зажег керосиновую лампу. Освещая себе путь, он
осторожно поднялся наверх и остановился у запертой двери. Первые несколько
секунд он не слышал ничего, но затем уловил легкий шорох, который прозвучал
для него подобно удару грома.
В комнате кто-то дышал!
С трудом подавив в себе страх, Эбнер вставил в скважину ключ и
осторожно повернул его. Держа лампу высоко над головой, он рывком распахнул
дверь, переступил порог и остановился, объятый ужасом.
Его взору предстала стоявшая посреди комнаты кровать, на которой сидела
на четвереньках некая чудовищная тварь с безволосой и грубой, будто
дубленой, шкурой омерзительный гибрид человека и лягушки. Видимо, Эбнер
застал его за трапезой тупая жабья физиономия монстра и перепончатые, почти
человеческие, ладони, которыми завершались его мощные, длинные передние
конечности, выраставшие из туловища наподобие лягушачьих лапок, были густо
измазаны кровью. Холодные рыбьи глаза чудовища уставились на Эбнера...
Эта немая сцена продолжалась не более секунды. С леденящим душу
горловым клекотом Ие-йя-а-а-а-уа-уа-ха- ха-а-а-нга-га-а-хву-у-у-у... тварь
поднялась на дыбы и ринулась на Эбнера, вытянув перед собой свои громадные
страшные лапищи.
Реакция Эбнера была молниеносной словно провидение подсказало ему, как
нужно действовать в этот кошмарный момент истины. Он размахнулся и изо всех
сил швырнул горящую керосиновую лампу в набегавшего монстра.
Яркое пламя мгновенно охватило жуткую телесную оболочку жабоподобной
твари. Остановившись как вкопанная, она принялась яростно терзать свою
плоть, тщетно пытаясь сбросить с себя быстро пожиравший ее огонь. Глухое,
низкое рычание внезапно сменилось пронзительным визгом:
- Ма-ма-ма-ма ма-а-а-ма-а-а-а-а-а!... Эбнер с силой захлопнул дверь и
опрометью бросился вниз. Он летел по коридорам и комнатам, слыша громкий
стук сердца, которое готово было вот-вот выскочить из груди. Даже оказавшись
в автомобиле, где можно было чувствовать себя в относительной