Говард Ф.Лавкрафт

Наследство Пибоди

из них не хватило духу открыто

пренебречь доставшимся им жутким наследством. Я понял также, почему отсюда

так поспешно съезжали все арендаторы вероятно, на этом доме фокусировались

какие-то таинственные и недобрые силы, находящиеся за пределами знаний и

власти человека, равно как и любого другого живого существа; и еще я понял,

что сам уже попал в сферу притяжения этих неведомых сил, сделавшись таким

образом пленником старого дома и его зловещего прошлого.

Только теперь я обратился к последнему еще неизученному мной

свидетельству рукописи, которая, как оказалось, представляла собой дневник

моего прадеда. Не медля более ни секунды, я бросился к столу, раскрыл

лежавший на нем манускрипт и углубился в чтение. Записи, сделанные беглым

почерком Эзафа Пибоди, перемежались многочисленными вырезками из писем,

газет, журналов и даже книг, не имевшими между собой непосредственной связи

и интересовавшие его постольку, поскольку все они касались необъяснимых и

сверхъестественных событий, отражая общепринятые представления о черной

магии и колдовстве. Его собственные записи, нерегулярные и отрывистые, были,

однако, на редкость красноречивы.

Сегодня сделал то, что должен был сделать гораздо раньше. Дж. начал

обрастать плотью невероятно. Однако это только часть наследства.

Перевернутый в гробу, он возвращается к жизни. Снова приходит его

младший бес, с каждой новой жертвой тело все более набирает плоти.

Переворачивать его обратно теперь уже бессмысленно. Остается только огонь.

Далее: Кто-то все время присутствует в доме. Кот? Я его часто вижу,

однако поймать не могу.

Да, это черный кот. Не пойму, откуда он взялся. Беспокойная ночь.

Дважды снилась Черная Месса.

Видел во сне кота. Он подвел меня к Черной Книге. Я поставил свою

подпись.

Приснился чертенок по имени Бэлор. Славный малый. Объяснил мне все.Я

связан клятвой.

И вскоре после того:

Сегодня приходил Бэлор. Не сразу его узнал. Он столь же приятен в

облике кота, сколь ранее в образе черта. Я спросил его, в каком обличьи он

служил Дж. Он ответил: в этом же самом. Привел меня в комнату наверху, один

из странных, преломляющих пространство углов которой является выходом

наружу. Все это сделал своими руками Дж. Кот объяснил мне, как надо

проходить.

Читать дальше я был уже не в силах. Я и так узнал более чем достаточно.

Я узнал теперь, что в действительности произошло с останками Джедедии

Пибоди. И я знал, что следует делать мне. Преодолевая страх и отвращение, я

направился к склепу, вошел внутрь и медленно приблизился к гробу своего

прадеда. Тут я впервые заметил бронзовую пластинку, прикрепленную под именем

Эзафа Пибоди, на которой было выбито следующее: Горе тому, кто потревожит

его прах!

Я поднял крышку.

Хоть я и ожидал увидеть нечто подобное, но полученное мною потрясение

от этого не стало меньше. С Эзафом Пибоди произошли чудовищные перемены. То,

что раньше было лишь кучей костей, прахом и жалкими клочьями платья, теперь

начало обретать прежнюю телесную форму. Кожа и мясо вновь нарастали на

скелете моего прадеда плоть его постепенно возвращалась к жизни после того

рокового дня, когда я столь бездумно нарушил ход событий, перевернув

лежавшие в гробу останки. Здесь же, рядом с ним, я обнаружил еще один

ужаснувший меня предмет. Это было сморщенное, иссохшее тельце ребенка,

который, хотя он исчез из дома Джорджа Тэйлора менее десяти дней назад, у

спел уже приобрести тот изжелта-пергаментный оттенок, который обычно

достигается полным обезвоживанием и мумификацией тела.

С трудом преодолев оцепенение, я покинул склеп и начал сооружать на

дворе костер. Я действовал с лихорадочной поспешностью, опасаясь быть

застигнутым за этим занятием кем-нибудь посторонним, хотя в глубине души

сознавал, насколько мала была эта возможность, ибо люди десятилетиями

избегали показываться вблизи усадьбы Пибоди. Сложив дрова в огромную кучу, я

вернулся в склеп и выволок наружу гроб с его жутким содержимым точно также,

как много лет назад поступил сам Эзаф Пибоди с гробом Джедедии. Потом я

стоял и смотрел, как огонь, разрастаясь, охватывает свою жертву, и был

единственным, кто слышал пронзительный вопль ярости, вырвавшийся из самого

сердца пламени.