Говард Ф.Лавкрафт

Наследство Пибоди

подозревать, что кто-то еще, кроме меня, обитает в усадьбе Пибоди,

выходя из моих снов и перемещаясь по комнатам дома, по окружающей местности

и по воздуху над ней!

4

Этой ночью опять пришли сны, и вновь они сопровождались голосами,

звучавшими столь близко и пронзительно, словно они проникали в меня

одновременно как изнутри, так и снаружи. Вновь мой прадед был занят своим

страшным делом, а спутник его, черный кот, время от времени останавливался,

поворачивал голову и смотрел как будто в упор на меня, при этом на морде его

каждый раз возникало выражение злобного торжества. Я видел, как старик в

своей островерхой шляпе и длинных черных одеждах появился со стороны леса и,

пройдя сквозь стену дома и через темную комнату, очутился перед мрачным

алтарем, за которым, ожидая жертвоприношения, стоял Черный Человек. Видеть

весь дальнейший ужас было невыносимо, но я не мог уклониться от зрелища, как

не мог избавиться и от дьявольских звуков, ибо весь был во власти сна. Потом

я увидел его, кота и Черного Человека уже среди густого леса далеко от

Уилбрэхема, где в обществе прочих бесовских тварей они справляли Черную

Мессу у алтаря под открытым небом; за этим последовала дикая оргия. На сей

раз изображение было не столь четким; лишь иногда отдельные сцены

прорывались мгновенными вспышками сквозь плотную пелену цветного тумана и

жуткую какофонию звуков. Помню странное ощущение зыбкости и чужеродности

окружавшего меня мира, который я воспринимал на подсознательном уровне,

слыша и видя вещи, непереносимые для нормального человеческого рассудка. До

меня постоянно доносились леденящие кровь песнопения, крики умирающего

ребенка, нестройное завывание труб, читаемые задом наперед молитвы, визг и

хохот пирующих, которых я мог наблюдать лишь урывками. Также урывками до

сознания моего доходили куски разговоров, короткие фразы, ничего не

значившие каждая в отдельности, но все вместе создававшие смутную смысловую

картину происходящего.

- Достоин ли он избрания?

- Именем Велиала, именем Вельзевула, именем Сатаны...

- От плоти и крови Джедедии, от плоти и крови Ээафа, прибывший сюда

вместе с Бэлором...

- Подведите его к книге!

В следующем проблеске сновидений я увидел самого себя приближающимся в

сопровождении моего прадеда и кота к огромной черной книге, со страниц

которой мерцали начертанные горящими буквами имена, и под каждым стояла

кровавая роспись. Я тоже был принужден расписаться, причем рукой моей водил

Эзаф Пибоди, а кот, которого он называл Бэлором, полоснул острыми когтями по

моему запястью; хлынула кровь, в которую и обмакнули перо, кот же при этом

начал подпрыгивать и приплясывать, выделывая в воздухе дикие антраша.

В этом сне была одна подробность, особенно смутившая меня по

пробуждении. Когда мы шли через лес к месту дьявольского шабаша, я хорошо

запомнят тропу, проложенную краем болота; с одной стороны от нее поднимались

заросли осоки, а с другой тянулась зловонная трясина, над которой тяжелым

туманом плыли гнилостные испарения. Ноги мои при каждом шаге погружались в

черную вязкую жижу, тогда как мои спутники, казалось, плавно летели над

самой землей, не оставляя на ней ни малейших отпечатков.

И вот поутру, когда я очнулся а это случилось много позднее обычного

часа я обнаружил, что моя обувь, еще накануне вечером снявшая чистотой, была

теперь вся облеплена едва подсохшей черной грязью несомненно той самой, что

составляла лишь часть моего сна! Вскочив с кровати, я двинулся в обратном

направлении по грязным следам собственных ботинок, поднялся по лестнице на

второй этаж, вошел в потайную комнату и следы обрывались все в том же

неестественной формы углу, откуда вели в комнату столь озадачившие меня

прежде отпечатки босых ног и кошачьих лап! Я долго отказывался верить

собственным глазам, но безумный ночной кошмар упрямо оборачивался

действительностью. Еще одним подтверждением тому были глубокие царапины,

оставшиеся на моем запястье.

Пошатываясь и спотыкаясь, я выбрался из страшной комнаты. Только теперь

я начал понимать своего отца, не пожелавшего продавать поместье Пибоди; он

мог узнать что-то от моего деда, который, скорее всего, собственноручно

уложил Эзафа в гроб лицом вниз. Как бы они оба не презирали все эти