Говард Ф.Лавкрафт

Погребенный с фараонами

закрыть глаза вынужден потому, что увидел, какие

предметы предлагаются в качестве жертвоприношений этой зловонной дыре или

обитающему в ней местному божеству.

Судя по той церемонности и торжественности, с которой отправлялся

обряд, то, что скрывалось во мраке дыры, почиталось чрезвычайно высоко. Что

это было за божество Осирис? Исида? Гор? Анубис? а, может быть, какой-то

грандиозный и неведомый Бог Мертвых? Ведь существует же предание, что еще

задолго до того, как стали почитать известных ныне богов, воздвигались

чудовищные алтари и колоссы Неведомому.

Теперь, когда я уже настолько закалился духом, что мог без содрогания

смотреть на то, как эти твари справляют свой истовый загробный культ, мысль

о побеге снова пришла мне в голову. Зал был залит тусклым светом, колонны

отбрасывали густую тень. Пока эти гротескные персонажи дурного сна были

всецело поглощены своим леденящим душу занятием и сосредоточенно

священнодействовали, у меня еще было время проскользнуть к дальнему концу

одной из лестниц и взойти по ней незамеченным; а там, когда я достигну

верхних пределов, судьба и мастерство авось и выведут меня на свет Божий. О

том, где же я все-таки нахожусь, я по-прежнему не имел понятия да,

признаться, и не задумывался об этом всерьез. Был момент, когда мне даже

показалось забавным, что я так серьезно обдумываю побег из своего

собственного сна ибо чем еще могло быть то, что меня окружало? Не исключено,

впрочем, что местом моего погребения служила какая-то никому неизвестная

подвальная часть входного храма Хефрена, того самого, который в течение

поколений традиция упорно именует Храмом Сфинкса. Однако я не мог тратить

времени на догадки и потому решил положиться на силу своих мускулов и ума,

надеясь, что они вернут меня в наружный мир и в здравый рассудок.

Извиваясь, как червь, я пополз по-пластунски к подножию левой лестницы,

которая, как мне показалось, была более доступной. Не стану утомлять

читателя описанием подробностей своего трудоемкого пути и ощущений, которые

я испытал; о них легко можно догадаться, если принять во внимание тот

отвратительный спектакль, что разыгрывался предо мной в зловещем

колеблющемся свете факелов: ибо чтобы не быть обнаруженным, я вынужден был

постоянно держать его в поле зрения. Как я уже говорил, нижний конец

лестницы терялся в густом мраке; сама она круто возносилась вверх, не делая

никаких изгибов, и заканчивалась площадкой с парапетом, расположенной на

головокружительной высоте прямо над исполинским дверным проемом. Таким

образом, последний этап моего многотрудного пути пролегал на приличном

расстоянии от нечестивого сборища. Тем не менее, лицезрение его приводило

меня в трепет и тогда, когда сборище осталось далеко по правую руку от меня.

С горем пополам добравшись до ступеней, я полез наверх, стараясь

держаться ближе к стене, которая была покрыта росписями самого

отталкивающего характера. Порукой моей безопасности являлось то

всепоглощающее, восторженное внимание, с которым эти чудовища вперяли глаза

в извергающую клубы нечистот клоаку и в непотребную жертвенную пищу, что

была разложена на каменном полу перед ней, как на алтаре. Крутая громада

лестницы была сложена из грандиозных порфировых блоков, как будто она

предназначалась для ступней исполина; я поднимался по ней, казалось, целую

вечность. Боязнь быть обнаруженным в сочетании с чудовищной болью от ран,

возобновившейся в результате новой нагрузки на организм, превратили мое

восхождение в одну долгую мучительную пытку, воспоминание о которой по сей

день причиняет мне почти физическую боль. Я решил, что когда я достигну

площадки, то не стану задерживаться на ней ни секунды, но сразу продолжу

свой путь наверх по первой попавшейся лестнице, если, конечно, таковая

попадется. Я не испытывал ни малейшей охоты окидывать прощальным взором

толпу богомерзких отродий, шаркавших лапами и преклонявших колени в 70-80

футах подо мной. Но в тот момент, когда я уже всходил на площадку, вновь

раздался оглушительный хор предсмертных булькающих хрипов и надтреснутых

голосов. Судя по его церемонному звучанию, он не являлся признаком того, что

меня обнаружили, и потому я нашел в себе смелость остановиться и осторожно

выглянуть из-за парапета.